Две комнаты на шестерых — это получалось по комнате на троих, у Сасы-Масы на троих тоже была одна комната, но они жили в коммуналке, и вода у них была лишь холодная. У Лёнчика же была отдельная квартира, даже с ванной комнатой, пусть ванная за неимением ванны и служила кладовкой.

Они просидели у Лёнчика за письменным столом в комнате, занимаясь арифметикой, часа три не вставая, так что у обоих голова будто опухла. Подняла их из-за стола бабушка Катя. Мишка, все эти три часа пытавшийся прорваться к ним в комнату, сумел усыпить ее бдительность — и с радостным криком вломился в дверь. Бабушка Катя, ругаясь на Мишку, влетела в комнату вслед за ним, увидела разопревших Лёнчика с Сасой-Масой и заругалась на них: «Обалдели совсем? Отправляйтесь на улицу, освежите мозги!»

Она дала им по толстому куску белого хлеба «кирпичом», намазанного смородиновым вареньем, и они, на ходу просовывая руки в рукава пальто, держа хлеб в зубах, чтобы не мешал одеваться, выскочили из квартиры.

— Всё, будешь приходить ко мне теперь каждый день, занимаемся, пока не подтянешься, — прокричал Лёнчик, когда летели по лестнице вниз на улицу.

Он пошел провожать Сасу-Масу, и когда двинулись к его дому, в голову ему пришла мысль, что надо познакомить Сасу-Масу с Викой. Тогда можно будет дружить втроем, и у Сасы-Масы не будет причины упрекать его, что он все время с Викой и Викой. Саса-Маса не хотел идти знакомиться, отнекивался, ссылаясь на мать, которая уже вот-вот может прийти с работы, а он неизвестно где, но Лёнчик его уломал.

Подходила середина апреля, снег с тротуаров и дороги весь стаял, оставшись лежать на газонах, солнце склонялось к горизонту, но было тепло, и они шли, расстегнув пальто, выставив на обозрение миру ярко полыхающие алым пионерские галстуки. Лёнчик мог бы дома переодеться, сняв школьную форму, но из солидарности с Сасой-Масой не стал этого делать. Свежий ветерок омывал лицо приветствием приближающегося лета, по обочинам дорог с тонким стеклянным звоном журчали последние, свивающиеся в бечевку ручьи.

Дверь у Вики открыл отец. Он был в кожаном фартуке, пальцы до черного блеска надраены просмоленной дратвой — значит, работал и встал открыть им дверь от сапожной лапы.

— А, пан Лёнчик! — сказал он. Скакнул взглядом на Сасу-Масу, поизучал его мгновение, после чего произнес: — И с ним еще пан. Что случилось, панове? — взгляд его снова устремился на Лёнчика.

— Вика дома? — спросил Лёнчик.

— Вика делает уроки, — сказал Викин отец. — И Жанна тоже сидит делает уроки. Пусть сидят делают, не пойдет Вика на улицу.

За спиной у Викиного отца в темноте прихожей послышался шум, и под мышкой у него, просунув голову наружу, появился сам Вика.

— Пап, ну что ты! — завопил он. — Что ты не пускаешь. Это же Лёнчик! Лёнчик, — высунул он наружу руку, пытаясь дотянуться до него, — заходи!

Нелепо как все получалось. Лёнчик почувствовал стыд перед Сасой-Масой. Сейчас самым лучшим было уйти. Но как теперь было уйти, когда Вика просил зайти!

— Я не один, — показал он на Сасу-Масу. — Я вас специально познакомить пришел.

— Саса-Маса?! — радостно воскликнул Вика из-под отцовской подмышки.

И это был еще один конфуз. Саса-Маса не любил, когда его так называли в глаза; в глаза называть его Сасой-Масой можно было лишь иногда — как бы его так, например, шутливо хваля, — да и то он позволял это не всем.

— Саша меня зовут, — тут же дал знать о своем неудовольствии Саса-Маса.

— Ладно, раз пришли, давайте в комнату, не шумите здесь, — освободил проход в квартиру Викин отец.

В комнате за обеденным столом, застеленным газетами, сидела над раскрытой тетрадью Викина сестра, Жанка, обмакивала, когда они, один за другим, входили в комнату, ручку в чернильницу-непроливашку, смотрела на них с любопытством, а особенно ей интересен, само собой, был Саса-Маса.

— Какая к нам делегация, — сказала она, улыбаясь.

Все получалось нелепо. И отец, и эта Викина сестра Жанка рядом. Непонятно, что делать и как себя вести.

— А мы с Сашей у меня занимались, устали, пошли погулять — и решили к тебе зайти, — обращаясь к Вике, затараторил, чтобы преодолеть в себе это чувство нелепости, Лёнчик. — У нас же экзамены, а у Саши с арифметикой неважно, вот мы и занимались…

— С какой стати у меня неважно, — густым голосом, покраснев, сказал Саса-Маса.

Жанна, собравшаяся было писать в тетради, оторвала ручку от листа.

— А у вас экзаменов не будет! — в голосе ее прозвучало превосходство. В прошлом году после четвертого класса она сдавала экзамены и все сдала на «отлично». — С этого года экзамены в начальной школе отменили.

— Это откуда у тебя такие сведения? — вопросил Лёнчик.

Жанкино сообщение было ударом так ударом. Это получалось, четвероклассников как бы признавали маленькими, переход в пятый класс теперь не означал начала новой, взрослой жизни, как раньше.

— А нам говорили, — с удовольствием сообщила Жанна.

— А почему же, — в голосе Сасы-Масы звучало совсем другое чувство, чем было в Лёнчике, в нем так и билась радость, — нам наша Екатерина Ивановна говорит, что будут?

— Это потому, что она не хочет, чтобы вы раньше времени радовались.

— Не все ли равно, раньше или позже, — удрученно отозвался Лёнчик.

— Ой-ой-ой, пан Лёнчик. — подал голос со своего места в простенке между окнами отец Вики. — Если вам скажешь раньше, вы что? Вы тут же все учебники в сторону и побежали на улицу!

— Почему вы так думаете? — возмутился Лёнчик.

— Я не думаю, я знаю. Вот ответь мне, но только честно, как чувствуешь: чего ты хочешь от жизни?

— Чего я хочу? — беря время на раздумье, переспросил Лёнчик. Оказывается, ответить на вопрос Викиного отца было то же самое, что ответить у доски на «пятерку» невыученный урок. — Я хочу приносить пользу, — сказал он наконец.

— Ой, только без пионерского салюта, — Викин отец провел черной пятерней по дыбившимся волосам над ухом. — Я просил честно.

— А я честно, — Лёнчик почувствовал себя оскорбленным.

— Тогда, — отрываясь от заготовки туфли и кладя нож на колени, проговорил отец Вики, — я тебе скажу о твоей пользе. Кто хочет приносить в жизни пользу, тот приносит ей вред, вот запомни. Жизни ничья польза не нужна. Это ты должен брать пользу от жизни. Она богатая, у нее на всех хватит. Ты берешь — тебе хорошо и ей хорошо. Хочешь, я тебе скажу, чего ты хочешь от жизни на самом деле, без пионерского салюта?

— Да, — деревянным голосом отозвался Лёнчик.

Викин отец вскинул вверх черный указательный палец.

— Радости ты хочешь от жизни. Все хотят от жизни радости. А что тебе доставляет радость больше: сидеть дома за уроками или бегать на улице?

Лёнчик недоверчиво смотрел на Викиного отца, прислушиваясь к себе. Получалось, что Викин отец был прав: улица доставляла больше радости, чем уроки.