– Видите ли, Танечка, каждый человек получает в жизни то, что хочет. Это неправда, что хотели одно, а получили другое. Так рассуждают только дураки. Мы ведь с вами не из их числа? Вот вы о чем мечтали? Какую жизнь проживали, когда лет в семнадцать ложились спать? Помните эти минуты?

У нее была манера скреплять разговор постоянными вопросами. Тане это что-то смутно напоминало.

– Ну… Я засыпала.

– Бросьте. Так не бывает. Вот вы говорите маме «спокойной ночи» и уходите к себе, ложитесь в кровать и зарываете глаза. Дальше что? Ну не спать же в семнадцать лет! Эти минуты самые важные, ради них вы тащили не себе весь этот день. Вы начинаете мечтать, видеть свои желания в картинках и сюжетах. Какие они были? Что вы видели тогда?

Тане стало неловко. Да, она прекрасно помнила те минуты. Ей мечталось о журналистской славе, о собственной колонке в центральной газете, о своей программе на радио, о том, что известные люди почтут за честь ответить на Танины вопросы под включенную камеру. Ничего из этого не сбылось.

– Мало ли что я видела.

– Понятно. Облом? Вы разочарованы?

– Я просто живу, как живут миллионы. Никто не мечтал работать вахтером или гардеробщицей. Все хотели быть космонавтами или артистками. Только космических кораблей на всех не хватило. И свободные режиссеры кончились.

– Не говорите ерунды! Вы же сами в это не верите. Разве вы считаете себя одной из миллионов? Готовы признать себя равной этим гардеробщицам и вахтерам? Зачем вы врете себе и мне?

Таня не имела в планах разбор своих полетов. Вообще-то она пришла сюда за другим, но вопросы задавала исключительно Лера. По праву женщины.

– И что? Вы сдались?

– Лера, давайте лучше поговорим о вас. Вы о чем мечтали?

– Об этом.

И она обвела пространство вокруг себя холеной рукой, обрамленной безупречным маникюром.

– Многие об этом мечтали, но не у многих сбылось…

– А что такое сбылось? Не разочаровывайте меня, Танюша. Вы же журналист. Неужели не понимаете разницу между словами «хотеть» и «хочется»? Не многие хотят, большинству хочется.

Таня отметила, что вообще-то это говорил Ницше, но не стала перечить Лере. А та продолжала:

– Пока всем просто хотелось, я активно, изо всех моих дамских сил боролась, чтобы все это обрести. И получила. Вот и все.

– Я так понимаю, что вы получили это в лице Игоря Лукича.

– Да, в его лице. Но могла получить в другом лице. Это было не принципиально, главное, что я знала, чего хочу, и шла к этому. Вы шокированы? – спросила она, снисходительно улыбаясь.

– Нет, мне просто интересно.

– И что же вам интересно? Подробности? Как встретились? Какие слова он мне говорил? – Лера говорила вопросами, и это сверлило мозг Тани каким-то воспоминанием.

– И это тоже.

– А знаете, почему вам это интересно? Нет, это не просто любопытство. Вы пытаетесь разгадать свой собственный ребус: почему у меня получилось, а у вас нет. Знаете, Танечка, я думаю, что дело было так. Вы мечтали стать вторым Познером, но не сумели понять, как это делается. Вы надеялись на удачу, повторяли бессмысленное слово «судьба». И, возможно, даже плакали в подушку, не получив того, ради чего вы приехали в Москву. А потом вам на помощь пришла спасительная и баюкающая мысль, что не в деньгах счастье, что чистая совесть всего дороже, что в тихой жизни есть своя прелесть и прочее, что любят повторять неудачники. Знаете ли, честность – добродетель нищих. Поэтому вас и подобрали на журналистской помойке.

Таня съежилась. Она не могла предположить, что под тонким слоем шарма прячется железный остов торпеды.

– Вы не верите в судьбу? – жалко пискнула она.

– Я выбросила это слово из своего лексикона как вредное, – продолжала Лера. – Судьбы нет, есть лишь технология реализации мечты. Пока вы просто мечтали, я пыталась разгадать технологию и овладеть ею. Быть рядом с состоятельным человеком – это трудная менеджерская задача. Трудная, но разрешимая. Я знала, куда хочу прийти, и искала пути к этому.

– Из точки А в точку Б вышла девочка Лера…

– Да, если хотите. Моя точка А была очень далеко отсюда. Я ведь не москвичка. Моя мама научила меня многому: красиво одеваться, умению подать себя, разбираться в искусстве. На ее фоне другие женщины смотрелись как бледные моли, как лабораторные мыши. Если бы вы ее видели… Красота, изящество, ум. Она до сих пор красива, но это лишь тень былого. Представить ее надушенной «Красной Москвой» было немыслимо. Даже тогда она умудрялась найти французские духи. Словом, ей не было равных. И что? Все, что смог дать ей мой отец, – это назвать дочь ее именем. Две Леры на одну семью. Только в дурдоме бывает два Наполеона. Она тоже любила говорить слова про судьбу, про порядочность. К чему это ее привело? Во что она все это обратила? По какому курсу конвертировала? Что дала ей ее порядочность? Место заведующей литературной частью ТЮЗа и зашитые колготки. – Лера усмехнулась.

– А вы из какого города приехали? – спросила Таня.

Оказалось, что жизнь щедра на совпадения. Пунктом А для Леры и Тани был один и тот же город. Их поход на Москву начался с того самого вокзала, где девушка с веслом, покрашенная серебряной краской, неодобрительно смотрит в спины отъезжающих. Таня решила помалкивать про это совпадение.

– Значит, ваша мама тоже не умела хотеть? Она тоже неудачница?

– Не совсем. В ее время не было таких возможностей, которые появились у нашего поколения. Вокруг все были нищие и идейные. Что она могла? Ей надо было уезжать из этой страны. Она это понимала, но так ни на что и не решилась. Копалась в родословной. Ее отец имел, кажется, польские корни, но поляки были в лагере социалистических стран. Какой смысл менять шило на мыло? Так все ушло в песок… К тому же красота – очень скоропортящийся актив, его надо быстро вкладывать.

– Вы вложились в Игоря Лукича?

– А вы бы этого не сделали? – и она пристально посмотрела на Таню.

Таня смутилась, что не укрылось от Леры.

– Бросьте! Это нормально – желать себе лучшего. Знаете, когда я поняла, что не хочу повторить судьбу матери? Когда впервые поехала за границу. Конечно, в социалистическую. Это была страна, которой больше нет, – Германская Демократическая Республика. Там удивляло все: кирпичи в полиэтиленовых пакетах, чистые машины, другие люди. Но к этому быстро привыкаешь. А вот по-настоящему потрясти может только какая-то мелочь, которая засядет в голове, как заноза. У вас так было?

– Не знаю.

– Плохо. Вы слишком часто говорите «не знаю». А я знаю. Я помню тот день, когда дала себе слово жить вот так, – и она снова обвела любовным взглядом свою квартиру. – Гуляла по немецкому магазину впечатлений ради. А что там еще делать? На покупки денег все равно не было. Прилавки были похожи на музейные витрины. Смотрю – под стеклом вроде монетки лежат. Пригляделась – а это наперстки. Целая витрина разных наперстков. Можете такое вообразить? Не колечек, заметьте, а наперстков. И среди них один какой-то дефективный, с прорезью. Я стала мучительно соображать, зачем там прорезь. Может, туда нитка вставляется? И что? Куда ее тянуть? А может, как-то петельку можно поддеть? Опять же, какую, зачем? Меня так захватила эта загадка, что я зависла над витриной. Наверное, нелепый вид у меня был тогда, потому что продавец сжалилась. Поняла, наверное, что я иностранка из России, нас же везде узнавали. У русских не только особенная гордость, но и внешность. Эта немка молча подошла к прилавку, вытащила этот наперсток и показала на себе назначение прорези. Что бы вы думали? Оказалось, что прорезь под маникюр!