Надрывно блестит мишура, как дань традиции. Лукичу не нравятся эти боа из резаной фольги. Зачем он приволок это в свой дом? Выбросить? Все покупали, срывая с кронштейнов прямо у кассы, и он прикупил. Все состоятельные люди его круга обзаводятся молодыми девушками творческих профессий, и он завел Нику. Собранные на нитку ершики шуршащей синтетики слишком яркие и пушистые, чтобы удержаться и не погладить их. Он и погладил, заправляя волосы за смешно оттопыренные ушки молодой актрисочки. Жалко выбрасывать мишуру на свалку, все-таки примета праздника, лучше домработнице отдать, лишь бы унесла куда подальше. Пусть Ника отойдет к Савраскину, лишь бы подальше от него. Не нужна ему на елке эта мишура.

Надо бы позвонить Петровичу, до Нового года осталось пятнадцать минут.

Ему всегда некогда было звонить «не по делу». А сейчас у него есть целых пятнадцать минут. В них можно вместить много звонков, слов, вздохов, смеха, иронии, намеков, пожеланий, да простого тепла и доброты. На это есть пятнадцать минут! Слишком много для одного звонка Петровичу. И слишком мало, чтобы обзвонить всех, кому задолжал.

И слишком поздно для звонка Тане. Она сочиняла его жизнь и оказала ему незаслуженную милость – поставила в конце многоточие. Сделала щедрый подарок, а он не смог его принять. Он слепил три точки в один комок, в жирный и окончательный сгусток одиночества.

Почему-то иногда говорят: «Перезвоните позже». И никогда не говорят: «Перезвоните раньше». Хотя это важнее.

Лукич задумчиво ел оливье, когда телефон ожил.

Игрушки на елке от любопытства напряглись, они любили подслушивать.

– Да, слушаю… И я вас поздравляю, Валерия Геопольдовна, искренне поздравляю… Будем стараться… И вам всего самого хорошего в новом году… Как вы?.. Даже так? Ушли на пенсию? Поверить не могу. Как же вы решились? На кого ж вы свой театр оставили? Кажется, не родился еще такой достойный…

Дальше игрушки с удивлением увидели, что их хозяин, глупо улыбаясь, опустил трубку к самому оливье. Оттуда раздавался голос какой-то женщины, но Игорь Лукич ее не слушал. Он смотрел на елку и почему-то моргал часто-часто. И улыбался, как ребенок, для которого Дед Мороз исполнил самое заветное желание.