колёс. Купе то тонуло в уютной тьме, то освещалось огнями дорожных станций. На душе было спокойно и удивительно светло. Теперь Борька знал наверняка, что глазастая девчонка, оставшаяся в Липецке, – его любовь и судьба!

Он вспоминал последние минуты их прощания, и его переполняла нежность. Парень так и не решился сказать девушке, что любит! Что мечтает только о ней! Сейчас он даже укорял себя за нерешительность. Но какой-то трезвый внутренний голос успокаивал, говоря: «Нельзя же так торопиться – девушка может испугаться такого напора!»

Купе вновь погрузилось во тьму, и Борька в очередной раз отдался мечтам и воспоминаниям. Он вдруг увидел её руки, длинные, тонкие пальцы, которые держал в своих ладонях. Молодой человек целовал их, влажные от уборки, каждый в отдельности, а Оля глядела на него чуть с укоризной тёплым, почти материнским взглядом.

Борис обещал ей приехать на ноябрьские праздники, но не смог. Были телефонные переговоры и краткие острые свидания, полные любви и страсти. Но их главная встреча состоялась под новый, 1967 год. Молодые люди договорились заранее, что встретят праздник только вдвоём.

Приехав в Липецк в последний день декабря, Борька метнулся с вокзала прямо домой, лишь забежав в продуктовый магазин.

Уложив в холодильник купленные продукты и бутылку шампанского, молодой человек переоделся для поездки за город. Через несколько часов он вернулся вновь, но теперь уже с пахнувшей хвоей и лесом пушистой сосенкой.

Так повелось когда-то в их семье, что под Новый год они всегда вместо ёлки наряжали сосну, которая и стояла дольше, и осыпалась меньше. А добывали её всегда в одном и том же месте – в лесничестве у Пал Палыча, давнего друга бати ещё по их босоногому детству. Именно к нему и ездил Борис.

Старый человек давно уже не работал, но жил тут же в лесничестве, в ладно посаженном среди вековых елей бревенчатом срубе.

Пал Палыч вёл уединённое существование. Из всей семьи у него оставалась только взрослая дочь, которая давно уже была замужем, имела своих детей и жила со своей семьёй где-то в другом городе.

Старик он был колоритный и крепкий в свои почти восемьдесят лет. Носил белую от седины бороду и был абсолютной копией американского писателя Хемингуэя, предпочитая в одежде так же, как и американец, свободные, вязанные под горло грубой ниткой свитера.

Молодой человек застал его во дворе с лопатой для снега: пожилой лесник расчищал от заносов заваленные проходы.

– Борька, да ты ли это?! – обрадовался Пал Палыч, отставляя в сторону деревянную лопату.

– Я, дядя Паша!

– Ты один?

– Один. Мои же теперь в Хабаровске живут!

– Да, да… – понимающе закивал старик. – А ты какими судьбами?

– Да вот, приехал проведать нашу квартиру, а заодно и сосенку попросить!

– Пойдём в дом, я тебя чаем угощу! Расскажешь, где ты и как!

– Дядя Паша, у меня времени в обрез… – начал было отказываться Борис, но всё же сдался – не обижать же искренне обрадованного встречей старика!

Вернувшись домой, молодой человек поставил лесную красавицу в деревянный крест, который без особого труда нашёл на своём старом месте на антресоли. Там же оказались и коробки с ёлочными игрушками. Протирая их тряпкой от пыли и складывая аккуратной стопкой на столе (Оля просила не наряжать ёлку без неё, пообещав приехать к восьми вечера), Борис вспомнил, как они с батей везли их из самого Берлина! Кручёные, будто бы в сахаре свечки, диковинные воздушные, без веса, шары и фигурки сказочных гномиков казались тогда маленькому мальчику истинной драгоценностью, ни с чем не сравнимым богатством, уводящим от ужасов войны в волшебный мир детства и добра!

В ожидании девушки молодой человек прошёл на кухню и, коротая время, стал рассматривать залитые праздничным светом окна соседнего дома, прижавшись ногами к батарее у кухонного стола. Это была его давняя привычка. Так делал он, некурящий человек, обычно на переменах между занятиями, держа руки в карманах и глядя в окно. Он и теперь, не включая свет, глядел на улицу через тёмное стекло кухонного окна и невольно вспоминал новогодние праздники, которые здесь отмечала вся их дружная семья.

Было совсем тихо, только тикали ожившие с появлением хозяина настенные часы-кукушка.

За окном крупными хлопьями кружил и падал пушистый новогодний снег. И вдруг снегопад усилился, и белая завеса стала настолько густой, что даже свет уличных фонарей померк и превратился в расплывчатое жёлтое пятно.

– Как же доберётся Оля? – забеспокоился Борис. Но вот раздался долгожданный звонок, и молодой человек бросился открывать дверь.

На пороге стояла Оля в светлом пушистом полушубке и мохнатой шапке, вся в снегу. В руке она держала сумку, в которой должны были находиться обещанные девушкой салат оливье и домашние пироги.

– С Новым годом! – улыбнулась она, и в её бездонных глазах Борис прочитал всё, что так давно мечтал прочесть: тревогу, надежду и любовь.

Борька подхватил девушку на руки и стал целовать её в мокрое от снега лицо.

– Борька, пусти, задушишь! – счастливо смеялась Оля.

* * *

Это была их первая ночь: неистовая, страстная, полная любви и нежности.

Они лежали без сил, прижавшись друг к другу на родительской тахте, и слушали гулкую тишину. Лишь на кухне, нарушая покой, деловито трудился маятник, отсчитывая уплывающие мгновенья.

– Оленька, я люблю тебя! Будь моей женой!

Молодой человек почувствовал, что девушка тихо плачет.

– Что ты, что ты?!

– Это от счастья, Боря! Не обращай внимания.

* * *

Учёба в академии подошла к концу. Борис паковал чемодан в своём номере гостиницы. На самом его дне, под личными вещами, лежал очередной красный диплом, который свидетельствовал об успехах парня в учёбе. Но сейчас Борька думал совсем о другом. До отъезда на Дальний Восток ему надлежало заехать в Липецк, попросить у родителей Оли руки их дочери, а главное – успеть подать заявление в ЗАГС. Настроение было приподнятым. Ведь в Липецке его ждала невеста! Родное, любимое существо!

Неожиданно в дверь постучали, она открылась, и на пороге появился посыльный офицер.

– Капитан Добров! Вас вызывает начальник академических курсов!

– Меня одного? – поинтересовался Борис.

– Это мне не известно, – не меняя официального тона, ответил дежурный.

В просторном кабинете полковника Малышева сидело двое однокашников Доброва. Одного из них молодой человек знал только по имени, а о другом ему было известно, что он тоже краснодипломник и служит в Киевском военном округе.

Полковник был немногословен:

– Товарищи офицеры, вас вызывают в Москву, в Главный штаб авиации. Предписания получите в кадрах!

Выйдя из кабинета начальника, молодые люди, обменявшись мнениями, пришли к выводу, что