Его голос звучит устало. Глубокая разновидность усталости, которая начинает проявляться на поверхности только после того, как уже сгнила сердцевина.

— Не совсем.

— Что случилось?

— Брайтоншир, — говорю я. — Он вернулся на закате.

Джо делает паузу. На другом конце провода завывает чайник. Я представляю, как он идёт по своей квартире-студии с видом на реку, проходя мимо артефактов, которые он собирал годами: табличка с погребальными указаниями из Древнего Египта, ваза из Вавилона, гобелен эпохи Возрождения из Венеции. Я думаю, это преимущества бессмертия. Папа говорил, что у Джо тоже были свои недостатки, тёмные стороны, которые он никогда не показывал никому, кроме папы.

— Твоя мама сказала, что ей пришлось вытащить тебя, — говорит он, и теперь я представляю, как он сидит за своим викторианским обеденным столом на когтистых ножках с кружкой чая. — Что всё, что она могла видеть, были твои пальцы, и что что-то завладело остальными твоими частями.

Я кивнула.

— Вин? Ты здесь?

— Да, — говорю я, прислоняясь к стойке. — Тропинка. Это… она обернулась против меня.

— Тебе повезло, что ты выбралась.

— Знаю.

— Не позволяй этому случиться снова.

Это его прощальный голос. Я научилась распознавать это, когда была ещё маленькой. У него есть привычка вешать трубку до того, как я буду готова.

— Дядя Джо… — у меня перехватывает дыхание.

— Да?

— Я снова услышала его голос.

Джо вздыхает.

— Его там нет, Вин. Он ушёл.

Он говорит что-то ещё, но я не слушаю. Нет ничего такого, чего бы я уже не слышала. Я просто смотрю на луну, пробивающуюся сквозь деревья, пронизывающую темноту серебром, как волосы дяди Джо, пока он не вешает трубку.

Я вставляю телефон обратно в подставку на стене.

Я не знаю, почему я так потрясена. Мой отец, дядя Джо — они оба предупреждали меня, что произойдёт, если я останусь в лесу после наступления темноты. Тем не менее, мне кажется, что моя домашняя собака заразилась бешенством, и теперь она сидит там, прячась за деревьями. Ожидая меня.

Я боюсь возвращаться туда завтра.

ГЛАВА XII

Я проспала.

Я не знаю, выключила ли мама мой будильник или я сама забыла его включить, но это первый раз за много лет, когда я пропустила свой утренний патруль. Ничего особенного, когда я не была единственным стражем своей территории, но папы здесь больше нет, чтобы дать слабину.

Я надеваю футболку и джинсы, даже не потрудившись расчесать волосы или почистить зубы. Нет времени. Мама оставила кружку кофе и булочку с отрубями на стойке, вместе с запиской. Работаю допоздна. Поедим вечером остатки вчерашнего ужина?

Я смотрю на часы на духовке. Десять минут до того, как я должна буду забрать Мер. Двадцать пять минут до официального опоздания на первый урок. Я наливаю кофе в дорожную кружку, заворачиваю булочку в салфетку и выхожу на заднее крыльцо.

* * *

Я смотрю на часы — девять минут, — ставлю рюкзак и термокружку на ступеньки крыльца, затем направляюсь в лес с ножом наготове.

Лес снова как мой лес. Никаких зыбучих песков, похожих на смолу, на тропинках. Никаких ветвей деревьев, тянущихся ко мне как руки ведьм. Солнце шириной в палец высоко в небе слева от меня. Я почти могу поверить, что прошлая ночь была сном, если достаточно постараюсь.

Вот в чём фишка леса. Он стирает грань между тем, что реально, и тем, чего нет. Заставляет тебя думать, что ты сумасшедшая, потому что видишь то, чего никто другой не видит, например, ходячих мертвецов и дядей, которые исчезают, рассеиваясь как песок. Если я когда-нибудь расскажу Мер, что здесь происходит, она отправит меня в лечебницу.

По ощущениям лес тоже как мой. Никаких холодных порывов призрачного воздуха, никаких теней, мелькающих между деревьями. Всё выглядит так, как и должно быть. Деревья вздыхают, как будто рады меня видеть. Тропинки простираются передо мной головокружительными завитками и запутанными узлами, краска стекает с листьев, медленно меняя цвет леса с летнего зелёного на осенний огненный.

У меня нет времени на полный обход — хотя полный это относительный термин в бесконечном лесу, — поэтому я придерживаюсь тропинок, ближайших к моему порогу, прислушиваясь к любым признакам беспокойства, но я не чувствую другого присутствия, и я уверена, что ни один путешественник не проскользнул сквозь этим утром. В какой-то момент мне кажется, что я слышу плач ребёнка, но это всего лишь трель малиновки на дереве справа от меня, сразу за лесом.

Я смотрю на часы, как только переступаю свой порог. Отлично, у меня есть ровно две минуты, чтобы совершить восьмиминутную поездку. Я засовываю нож в рюкзак, закидываю рюкзак на плечо и хватаю кружку. Затем я запрыгиваю в папину машину, бросаю рюкзак на заднее сиденье и выезжаю с подъездной дорожки.

Мередит сидит на крыльце, когда я подъезжаю. Она хмурится и садится на пассажирское сиденье.

— Ладно, ты не выглядишь сияющей этим утром, — говорит она, когда я сворачиваю на 315-ю улицу. — Ты заболела или что-то в этом роде?

— Проспала.

— Ну, мы не можем позволить Тревору увидеть тебя в таком виде.

Она достаёт свою косметичку и почти засовывает палочку туши мне в нос.

— Очень надо? — спрашиваю я, застонав, когда свет передо мной переключается на красный.

Будет чудом, если мы успеем вовремя.

— О, боюсь, я должна.

— По крайней мере, прибереги тушь для ресниц, пока я не буду за рулём.

Она протягивает мне резинку для волос, пока мы стоим на светофоре. Я позволяю ей нанести немного консилера под глаза, пока собираю волосы в конский хвост. Я давно поняла, что нет смысла бороться с Мередит, когда она приняла решение о чём-то. По крайней мере, не о чём-то столь незначительном в общем плане вещей, как макияж.

Мы въезжаем на парковку с тремя минутами в запасе, и я проскальзываю на первый урок как раз в тот момент, когда перестаёт звонить звонок.

Я пытаюсь сосредоточиться на занятиях, но я напряжена, и мой разум продолжает возвращаться к лесу, моё тело ждёт неизбежного рывка, который я почувствую, когда Брайтоншир решит сделать свой следующий шаг. Я проверяю различные объяснения, которые дам своим учителям, если мне нужно будет соскочить с уроков. С мистером Харрисом, моим преподавателем по подготовке к экзаменам, это известный факт, что всё, что мне нужно сделать, это подойти к его столу и прошептать «женские проблемы», и он вручит разрешение на выход, не задавая вопросов, даже такому никчемному прогульщику, как я. Мадам Бент, моя учительница французского — французский,