Гесс

Всё оказалось проще, чем я думал, уходя от мисс Пайн. Иногда я проделывал подобные вещи. Мой отец учил: «Если ситуация кажется запущенной, отпусти её. Позволь себе идти по наитию, не задумываясь».

Я так и сделал. Выкинул все мысли из головы и шёл, куда глаза глядят. Переставлял ноги, справедливо считая, что куда-нибудь они меня да выведут. Жаль тэма, а точнее, уже Бита пришлось оставить.

С толстозадым трусливым мерцателем легче искать. Они очень чувствительные и часто предупреждают об опасности. Но Бит решил охранять мисс Рени. Видимо, считал, что я и без него прекрасно обойдусь.

Шёл я недолго. Можно сказать, далеко и отойти не успел. Прошёлся по улочке, пересёк площадь, свернул пару раз и вышел в порт. Море — насупленное и суровое, ворчливое и грязное. Корабли на пристани и много-много людей.

— Эй, заработать хочешь? — толстый мужик в засаленных штанах и плотно сидящем на огромном брюхе жилете смотрел на меня оценивающим взглядом.

Заработать я хотел. Поэтому стал портовым грузчиком. Кто-то там умер не вовремя, а корабль ждать не мог — нуждался, чтобы в его чрево затолкали мешки да ящики.

Работа как работа, и не в моём положении воротить нос. Тем более, что, по сравнению с теми бедолагами, что носили грузы, пыхтя и напрягаясь, я не чувствовал ни малейшего дискомфорта. Игрушки для младенцев — вот что для меня подобная работа.

Я мог бы в одиночку сделать больше и быстрее, если всем отвести глаза и заставить застыть на часик-другой. Но слишком трудоёмко да и не нужно. Поэтому я работал наравне со всеми, а исподтишка ради забавы переставлял грузы в трюмах так, чтобы ублажить собственный эстетический вкус. Люблю порядок и красоту. Тяготею к идеальному совершенству.

Порт мне понравился: какие страсти, сколько эмоций — упивайся и наслаждайся. Мои собратья по труду уставали, а я набирался сил, хотя единственный поцелуй мисс Рени дал куда больше, чем остаток дня, проведённый в бесконечной пёстрой толпе.

Ночлег я нашёл так же быстро, как и работу. Миры, конечно, могут отличаться многим. Но есть вещи, что роднят любые пространства — придорожные или портовые харчевни, таверны или вот как здесь — трактир, где можно и выпить, и закусить, и сплетни собрать, а заодно и комнатушку на ночь снять.

Хозяин трактира напоминал большую снулую рыбу. Унылые усы спускались тонкими стрелками вниз и терялись в грязноватом вороте рубахи; губы, немного вывернутые и крупные, открывались нехотя, словно он ловил ими воздух, а не гундосо цедил слова; серые глаза навыкат и сально прилизанный чубчик делали его ещё больше похожим на скользкое чешуйчатое существо, случайно выброшенное на берег.

Кажется, ничто не могло вывести это неповоротливое сонное чудовище из полудрёмы, но трижды сломанный нос, свёрнутый прилично набок, говорил о наличии некоего спрятанного глубоко темперамента. Вряд ли этот громила позволял безропотно бить себя.

На мой вопрос о комнате трактирщик приоткрыл глаза, просканировал меня до внутренностей, а затем вяло махнул рукой на грязную лестницу, что вела на второй этаж. Так у меня появилось собственное жилище: крохотная комнатушка с кроватью, умывальником, хромым стулом и тумбообразным подобием стола.

Постельное бельё не гладкие новые простыни, благоухающие цветочными ароматами, к которым я привык, но на удивление — чистое, хоть и плотное и грубоватое. Выбирать не приходилось, поэтому я насладился тем, что есть.

Можно сказать, первый день моего пребывания в чужом мире прошёл ударно. Мне бы подумать о будущем и хоть немного напрячь извилины, размышляя, как выбраться отсюда. Вместо этого я с наслаждением вытянулся на неожиданно удобной кровати и почти мгновенно уснул.

Здоровый сон — залог крепких нервов. Судя по всему, они мне здесь понадобятся в огромных количествах. Мешками. Ящиками. Трюмами самых больших кораблей.

Рени

Жизнь покатилась по накатанной дороге. После дня рождения прошло вначале пять дней, и мы тихо помянули маму: сходили в церковь с миссис Фредкин (отец в этот раз ловко увильнул от посещения храма), затем втроём съездили на городское кладбище.

— Я близок к открытию! — сказал папа в тот день. — 0, это будет прорыв, сенсация — я уверен!

В такие моменты он светился, суетился, размахивал руками и рокотал басом, как расстроенный рояль. Трудно сказать, что на этот раз так увлекло нашего гения: в последнее время отец скрытничал, надолго запирался в лаборатории, нередко выпадал из жизни и страдал феноменальной рассеянностью.

В последний раз подобное случилось с ним с год назад. Тогда он создал устройство, что должно было взорвать и перевернуть мировоззрение домохозяек. Его машина по мойке стёкол и впрямь запомнилась надолго. Мир любительниц чистоты она не поколебала, зато взрывала стёкла в прямом смысле слова, причём делала это с мощным самозабвением, видимо, впитав энергию и характер своего изобретателя.

Опытные образцы успешно прошли испытание, но не выдержали проверку временем.

— Всего-то перепроверить расчёты, просчитать правильность нажима и уменьшить трение деталей. А лучше — сделать их из более подходящих материалов. Но тогда машина станет тяжелее, что тоже негативно скажется на удобности в эксплуатации и на тех же хрупких стёклах, — рассуждая, наш гений морщился, словно у него болели все зубы сразу.

Пересчитывать и перепроверять ему было неинтересно, запал пропал, а упрямство твердолобого парнокопытного животного дало сбой: папа увлёкся чем-то другим, поэтому гениальное изобретение кануло в небытие.

И вот теперь снова тот же азарт, огонь сумасшедшинки в глазах, размётанные по плечам белоснежные космы. Страшно даже подумать, что на сей раз породил его нестандартный ум.

Не подумайте: мой отец не горе-учёный. Не какой-то там вечный неудачник. Большая часть его творений имела хорошую судьбу, но это, как обычно, не запоминалось. Легендами из года в год, из уст в уста ходили истории, подобные несчастной машинки для мойки стёкол.

Мистер Стекольщик — прозвали его кумушки-домохозяйки, для которых он так старался. Их голоса сочились сарказмом, а не уважительным почтением. Отцу на них было начхать — он обладал довольно толстой шкурой, чтобы не обращать внимания на подобные выпады.

Для человека, который живёт в своём особенном мире, досужие сплетни — не больше, чем укус комара или прилипшая к сюртуку невесомая паутина.

Немного по-другому обстояло дело со мной. Когда очередная кобра плевалась ядом в его сторону, я кровожадно думала, что мало у них вылетело стёкол, слишком мало! Я бы им ещё и не такой грохот устроила, будь моя воля.

В общем, отец снова скрытничал, и я надеялась, что в этот раз он не станет облагодетельствовать этих чванливых гусынь.

После дня рождения прошла неделя. Я всё так же просыпалась по утрам, ходила в лавку мистера Петерфайна, по дороге встречала Эдди Монтифера, что неизменно здоровался, вежливо раскланиваясь и не забывая проехаться по болевым точкам «мисс Эренифации».