«Жизнь вашего отца — в ваших руках. Обратитесь в полицию — умрёт. Жду вас сегодня в полдень, в церкви. Не забудьте исповедаться».

Я смотрела и не могла прийти в себя. Что это: дурацкая шутка? Буквы аккуратно вырезаны и наклеены — ровненько, любовно, педантично. Ни одной ошибки в тексте. Так делают только люди, что любят порядок во всём. Так делают маньяки, одержимые какой-то идеей.

Как не села прямо на землю — не знаю. Ноги не слушались. Словно во сне, я пошла туда, где черпала силы и вдохновение, где пряталась от мира и забывала обо всём.

Гараж встретил меня знакомыми запахами, приветливо зажужжал включенной лампой и окружил привычными предметами. Я без сил рухнула на вертящийся стульчик.

Провела рукой по лбу и попыталась собраться с мыслями. В полдень в церкви. Время, когда почти нет прихожан. Время, когда служители разговаривают с богом и не принимают исповедей. Об этом знают все. Заходить в храм и вести свою беседу с высшими силами никто не запрещает, но глупо надеяться на разговор со священником.

Я похолодела. В Лидли — три церкви. В какой из них меня будут ждать? Оставалось надеяться только на удачу или на то, что аккуратист знает, в какой храм мы ходим изредка. Такой дотошный не может не знать.

Бедный папа. Кому он понадобился и для чего?

Неожиданно мелькнула мысль: а не Эдди Монтифер устроил розыгрыш? Первым порывом было кинуться и задать ему трёпку, но потом, поразмыслив, решила не рисковать: Эдди — всё же полиция. И не будет поздно, если я разоблачу его в полдень. Подобные шутки — в его стиле. Он всегда любил нагнать страху, а потом довольно смеяться, что получилось меня развести.

Мысль о розыгрыше росла и ширилась. Стало спокойнее на душе. Наверное, когда находишь соломинку, то судорожно цепляешься за неё изо всех сил, даже понимая, что хлипкая былинка может переломиться, не выдержав груз надежд, который на неё возложили.

Дожить бы до полудня.

Я не из тех, кто нервно ходит из угла в угол. Не из тех девушек, что заламывают руки, рыдают и, воздев очи к небу, падают в обмороки.

Я сделала единственное, что могло меня отвлечь, успокоить и помочь убить время: села «копаться в железяках» — так Эдди непочтительно называл мои труды, хотя нередко помогал мне, когда мы были помладше.

Это помогало отвлечься. Забыться на время. Механизмы — живые игрушки с душой. Для меня. Творение рук моих. Превращение бездушного металла в одушевлённые предметы.

Я не изобретала что-то совсем новое, как папа. Я вдыхала жизнь в механические сердца: моторы и часы, умные качели и куклы, забавные флюгеры-трансформеры и самокаты с управлением. Я могла оживить любую вещь — стоило только захотеть. Жаль, что нельзя воскрешать людей или менять бездушные сердца на механические.

Мои протезы пользовались спросом. Руки и ноги. А одному пирату я сделала глаз — за настоящий, конечно, не сойдёт и зрение не вернёт, зато у мистера Ферейро появилась забавная штучка с секретом. Старый мошенник обожал подобные вещи.

Я бессовестно прикрывалась батюшкиным именем и репутацией. А иначе кто бы посмотрел в сторону девчонки? Выдавала свои творения за его. И лишь немногие знали мою тайну. Или догадались, как пират Ферейро.

Я зарабатывала на этом. Часть денег копила, а часть тратила на специальные заказы очень мелких, ювелирных деталей и новые железяки.

В этом была моя жизнь — уютное пространство, за которым я пряталась от всего мира, самая важная часть моего «я», без которого тело — лишь удобная оболочка. Душа, куда никто не имел доступа. Ни папа, ни Эдди, ни вездесущая миссис Фредкин.

Я ныряла в мир своих фантазий с головой, погружалась глубоко и творила. Наверное, в этом я пошла в отца.

Только моя страсть помогла не свихнуться после появления белого клочка бумаги с бездушными печатными буквами. Постаралась отрешиться от всего. Не позволяла мыслям метаться жаркими всполохами.

Глаза видели, руки делали. Пели пальцы, выполняя чёткие действия.

Сейчас, как никогда, мне нужна ясная голова. Мой отец в беде, и я сделаю всё, чтобы вызволить его.

Рени

Я не забылась полностью. Но это и хорошо: часто я теряла счёт времени, когда занималась любимым делом, но сейчас не могла позволить себе этого.

Бит притих, удобно устроившись на верстаке. Смотрел только встревоженными глазками, следил за каждым моим жестом. Я была благодарна богу, что не одна, пусть рядом — безмолвное существо, всего лишь пушистый радужный кролик.

За час до назначенного времени я поднялась в свою комнату, привела себя в порядок. Тщательно уложила волосы. Надела коричневое практичное платье — скромное и простое. Для посещения церкви — то, что нужно. Шляпка с густой вуалью скрыла лицо. Только губы алели, контрастируя с бледной кожей.

Я брела не спеша, прислушиваясь к сердцу, что колотилось внутри, как обезумевший воздушный шарик, из которого под напором выходит воздух. Хотелось бежать, перейти на рысь, но я сдерживалась.

Я зашла через неприметную дальнюю калитку. Обычно прихожане предпочитали появляться через центральный ход, но мне нравились уютные боковые дверцы и полузаросшие тропинки.

Церковь святого Витториуса пронзала небо тремя острыми шпилями. Голубой храм — так звали его в народе. Ледяной замок — называла я пристанище бога в детстве.

Ничего грандиозного не читалось в этом здании. Скорее скромная элегантность, холодная уверенность, простой стиль, за которым скрывались не бедность, а изысканное благородство.

Узкие окна-витражи светились серебристо-зелёным орнаментом. Ни одной лишней детали. Ни одного кричащего элемента. Ни снаружи, ни внутри.

Храм окутал меня прохладой. Шаг на порог — и тысячи ледяных иголочек набрасываются на тело, словно проверяя, достоин ли ты войти в дом бога. Позже эффект сглаживался, но оставалось ощущение незримого присутствия, следящего за тобой воздуха, что нет-нет да налетал колючими сквозняками, прохладным дуновением от толстых голубых свечей.

Только в храме святого Витториуса горели голубые свечи и только здесь от них шёл не жар, а холод.

После яркого солнца помещение ослепляет полутьмой. В церкви — гулкая тишина. Я слышу собственные шаги по серебристо-голубому мрамору. Пара фигур на коленях молится у дальних икон. Опущенные головы, скукоженные плечи. Безликие спины.

Кто из них мой мучитель? Не решаюсь подойти. Колеблюсь, медленно выдыхая воздух. Лёгкие горят, а сердце продолжает выписывать в груди скачкообразные зигзаги.

Взглядом натыкаюсь на лиловую кабинку-исповедальню. Догадка током пронзает меня с ног до головы. Как я сразу не догадалась! Мне приказано исповедаться.

Захожу внутрь и присаживаюсь на жёсткое сиденье. Пальцы онемели, сжимая маленькую сумочку. Наверное, я слишком громко дышу.