и посмотрим этот тур, – мягко, но решительно распорядилась Светлана. – Занятий сегодня нет, поэтому сначала у нас будет твоя виртуальная экскурсия, а потом пойдем гулять.

Светлане казалось, что огромный стол, за которым каждое утро собирались маленькие художники, опустел: из девяти воспитанников, живших здесь на пике сезона, к середине августа осталось лишь пятеро. Родители забирали детей пораньше, чтобы успеть свозить их на море или в гости к родным, снарядить к школе и дать заново привыкнуть к городской жизни. Сезон в пансионе оказался короче, чем планировали подруги.

Озабоченно сдвинув брови, Светлана обратилась к Наде:

– Ты когда стартуешь?

– Да уже пора собираться. До Шереметьева ехать часа два. – Надя встала из-за стола и, стараясь не выдавать волнения, приобняла подругу. Почувствовав удушливый запах духов, она напряглась и пристально посмотрела Свете в лицо. Красные глаза, пересохшие губы и опять этот парфюм, от которого Надю почти тошнило. – Свет, ты точно в порядке? Справишься здесь?

– Не говори ерунды, все хорошо.

* * *

Открыв сухо скрипнувшую дверцу шкафа, Надя бегло осмотрела свой гардероб и достала прямые голубые джинсы и белую футболку. В своей прежней жизни она пять дней в неделю носила строгие деловые костюмы по фигуре, а в остальное время – джинсы, футболки и толстовки. Переехав в Кратово, Надя вдруг ощутила острую нужду в чем-то легком, развевающемся и не сковывающем движений. Она купила себе несколько простых разноцветных платьев, с которыми так прекрасно смотрелись украшения, которые она тоже начала носить совсем недавно. Но сегодня ей хотелось быть собранной, а значит, платье не подойдет, нужен лаконичный унисекс.

Быстро одевшись, Надя повернулась к зеркалу и замерла, застигнутая потоком обрывочных мыслей. «Как мы встретимся? Сильно ли я изменилась? Наверняка, просто это ведь не замечаешь за собой. Мы же двадцать лет друг друга не видели… Ну, я не растолстела, и то хорошо… А как мама? Я даже не знаю, сохранила ли она фигуру – или, может, расплылась, погрузнела или даже ходит с палочкой… Что за бред, – оборвала она себя. – Какая палочка? Марине всего шестьдесят четыре. Для современных женщин это вообще не возраст. Соседка по даче вон замуж выскочила в семьдесят, за мужчину чуть старше, и прекрасно живут уже который год».

Надя подняла тяжелую крышку резной шкатулки, стоящей на столике у кровати, и задумчиво осмотрела утонувшие в бордовом бархатном нутре украшения. Серьги и браслеты, цепи и пояски – пестрая коллекция давно уехавшей за границу Марины – сегодня, в день их первой за много лет встречи, как будто обрели некую самостоятельность. Сейчас Наде казалось, что за каждым предметом в шкатулке кроется особый, неведомый ей смысл и, если она выберет неправильное украшение, мать, перед которой она и так чувствовала себя виноватой, обидится и долгожданная встреча пройдет как-то не так.

Впрочем, как именно она должна пройти, Надя все равно не представляла. Да и Марина, в общем-то, человек легкий, обидеться на выбор сережек – это не в ее стиле. Надя помедлила и наконец, решившись, вытащила из пестрой горы недорогих украшений самый, как ей показалось, нейтральный предмет: узкую черную бисерную ленточку с цветочками и шариками на концах. Она помнила, что мать любила эту вещь и повязывала на шею, когда одевалась так же незатейливо, как сегодня Надя. Будем считать, ей будет приятно увидеть эту плетеную безделушку на дочери.

Еще раз взглянув на себя в зеркале, Надя отметила морщинку, прорезавшую лоб глубже обычного, и быстро пробежала по лицу кончиками пальцев, чувствуя, как кожа расслабляется и разглаживается от легких прикосновений. Затем взъерошила коротко стриженные светлые волосы и, улыбнувшись себе для настроения, вышла из комнаты.

Доски гаража, плита перед дверью и гравий на дорожке на разные голоса простонали и прохрустели под колесами. Надя, опустив стекло, помахала Свете и детям, высыпавшим ее провожать.

– Надя Юрьевна, мы же еще увидимся? Правда? – Соня сияла глазами, в которых было многовато влажных бликов – похоже, слезы на подходе.

– Конечно, Сонечка! Я приеду сегодня или завтра. Вы даже соскучиться не успеете!

Соня протестующе замотала головой и шмыгнула носом, но Света тут же обняла ее за плечи:

– Счастливо, Надь. Если получится, привози Марину сюда.

Глава 10

Марина летала часто и с удовольствием: она всегда была легкой на подъем, а из Праги да с европейским паспортом было удобно путешествовать куда душа пожелает. В первые три года после переезда она побывала, кажется, во всех уголках Европы, о которых раньше только мечтала.

Но сегодня, входя в гулкий, залитый огнями зал аэропорта, она не чувствовала привычной легкости и душевного подъема. Еще месяц назад, сразу после покупки билета в Москву, она ощутила неприятный комок в груди, и с каждым днем он становился тяжелее и холоднее. Когда нарастающее напряжение стало почти нестерпимым, Марина впервые призналась себе, что ей страшно. Последнюю ночь перед поездкой она провела, лихорадочно перебирая шкафы, в которых и без того был полный порядок, и поминутно теряя вещи, которые лежали прямо перед глазами. Отказавшись от предложенного мужем глотка коньяка, она пожалела, что не держит дома успокоительного, – сейчас пригодилось бы.

Марина машинально проходила привычные контрольные процедуры. Подготовила к досмотру небольшую сумку, заранее сняла шарф и часы, которые все равно заставили бы снять, и даже не забыла вылить воду из маленькой бутылки, которую всегда брала с собой, чтобы наполнить потом в самолете. Но ее лицо напоминало застывшую маску, и реплики, которые симпатичные молодые сотрудники аэропорта адресовали пани, предъявляющей вместе с посадочным талоном чешский паспорт со средневеково сложным гербом, оставались без ответа. Вопреки принятым здесь приличиям, Марина не поддерживала разговор, лишь иногда невпопад кивала. И персонал с привычной, хотя и тщательно скрытой неприязнью констатировал: еще одна русская, которая гражданство получила, а выучить язык так и не удосужилась. У этой пожилой дамы не было ни нелепо нарядной и неудобной обуви, ни яркого макияжа с нарочито темными бровями, ни тщательно подобранной по шаблонам актуальных стилистов одежды с лейблами. Но высокомерное и замкнутое выражение лица выдавало иностранку, пусть и с чешскими документами.

Марина прошла в зал ожидания и уселась, рассеянно глядя на летное поле. Комок страха внутри превратился в камень. Она не видела дочь больше двадцати лет. Обида, разделившая их, была такой огромной и одновременно нелепой, что, казалось, просуществует вечно. И вдруг – это приглашение зятя. А вслед за ним – сообщение от Нади: «Мама, я тебя встречу и размещу. Номер рейса знаю, буду в аэропорту. Удачной дороги. Ждем».

В марте в Москве