Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Надюша, ты что? Убираешь их?
– Мам, у меня и на обязательные картины времени нет, а тут это… И новые холсты нужны, у нас же экзамены скоро.
Я купила метражом, сейчас это сниму, Вадька вечером натянет, а эти работы пока суну куда-нибудь.
Марина промолчала, но назавтра по дороге с работы зашла в художественный магазин и купила огромную папку с тесемками, куда и сложила прелестные и яркие работы дочери. И спрятала на антресоль, будто спасая.
На свадьбе дочери Марина была веселой и нарядной, но буквально через неделю после торжества уехала в Питер с любимой подругой Лариской, которая понимала ее с полуслова.
– Отдохнешь, развеешься и перестанешь хоронить свою Надю. И себя заодно. – Лариска трясла пергидрольными кудрями и широко улыбалась, показывая кривоватые, не знавшие брекетов зубы.
Отказаться было невозможно. Да и не хотелось. Несмотря на безупречное воспитание Вадима и собственную готовность принимать все перемены в жизни дочери, Марина теперь на Плющихе чувствовала себя как в гостях. Ей все время казалось, что она мешает молодым.
Завязавшийся в призрачном тумане белых ночей роман стал неожиданным, но таким своевременным выходом из семейного тупика. Марина объявила дочери, что наконец встретила мужчину своей жизни, и очень быстро организовала все, что было нужно для отъезда с Сашей в Чехию: и свадьбу, и документы. Она решила, что так будет лучше всем: Надя с Вадимом уже совсем взрослые, им необходимо пожить друг с другом без посторонних глаз. А она устала крутиться как белка в колесе, и годы идут, уже хочется свить собственное гнездо. Даже здорово, что они с Сашей будут жить в Европе, – Прага недалеко, всего-то три часа лету. Дети, а потом и внуки, смогут приезжать часто, как только захотят.
Но Надя, совершенно неожиданно для Марины и ее новоиспеченного положительного мужа, приняла их брак в штыки.
– Ба, я правда не понимаю, неужели она не хочет наконец пожить нормально, как у людей принято, – говорила Надя бабушке, чувствуя, что из глаз вот-вот брызнут слезы. – Ну как так, в ее возрасте – уехать в Питер, закрутить роман, через месяц выйти замуж? Она всю жизнь все делала как хотела. Я надеялась, что хоть с возрастом нормальной станет. Я же весь быт на себя взяла, мою, глажу, готовлю. А она как будто ни при чем. Мне же учиться надо. А если я рожу?
– Она и Родину предала, – твердила со скорбным лицом бабушка. – Что взять с эгоистки. Всегда такой была! Ничего, Наденька, мы и без нее справимся. Пусть себе. Чем дальше она, тем нам лучше.
И дверь в семейный круг перед Мариной и ее новым мужем захлопнулась накрепко.
* * *
«Внимание, уважаемые пассажиры. Командир корабля включил табло “пристегните ремни”. Наш самолет начинает снижение. Мы планируем совершить посадку в аэропорту Шереметьево города Москвы через двадцать пять минут».
Пассажиры завозились, поднимая спинки кресел, пряча газеты и отключая экраны планшетов. Марина вспомнила, что так и не выпила воды, – но сейчас стюардессы уже заняты приготовлением к посадке, неудобно их отвлекать и просить наполнить бутылку. Ничего, обойдусь. Марина закрыла глаза и начала мысленно перебирать намеченные дела. Завтра – вернисаж у зятя. Насколько она понимает, это его первая выставка за очень много лет. Гостей там ждут к пяти, значит, утром она успеет на кладбище к матери. Слава богу, похоронили почти в центре – новые районы пугали Марину своей удаленностью. Все же двадцать лет жизни в стране, которую можно за пять часов проехать насквозь на машине, здорово сказались на ее представлениях о расстояниях. «Ко всему-то подлец-человек привыкает, – вспомнила она слова бородатого классика. – Привыкает, да. Сколько Наде сейчас? Сорок два… Бедная моя девочка, сколько же я тебя не видела». Дальше мысли путались. Все равно, пока она не увидит Надю, ничего нельзя планировать.
* * *
Надя припарковала машину на стоянке у аэропорта и, чувствуя болезненное напряжение в каждой мышце тела, зашагала к зданию терминала.
Два часа пути в Шереметьево прошли как в забытьи. Она пыталась сосредоточиться и обдумать предстоящую встречу с матерью, подобрать какие-то правильные, не покаянные, а добрые и искренние слова, но ничего не получалось. Почти восемьдесят километров Надя машинально и уверенно вела машину, но если бы ее спросили, о чем она думает, ответить она бы не смогла. Книжку слушать не получалось тоже, и она включила радио, чего обычно не делала. Приемник оказался очень кстати настроен на какую-то ретроволну – знакомая с молодости музыка успокаивала, беспрепятственно проникая в мозг по накатанным нейронным связям и помогая не думать о сложном.
Одними губами нашептывая обрывки текста из последней песенки («он уехал прочь на ночной электричке, впору б закурить, да промокли все спички»), Надя прошла рамку металлоискателя и направилась к табло.
Рейс из Праги уже приземлился. Сердце пропустило удар.
Шумно втянув воздух, Надя повела закоченевшими от стресса плечами и направилась к выходу, откуда лилась разношерстная толпа прилетевших в Москву путешественников.
* * *
К моменту, когда Марина миновала паспортный контроль и вышла в просторный холл, где толпились встречающие, ее голова была пустой и гулкой от напряжения. Машинально передвигаясь, она ни о чем не думала и казалась совершенно потерянной. Но взгляд мгновенно выхватил из толпы родное лицо.
Надя стояла, напряженно замерев, взъерошенная и хрупкая, и ее глаза на худом лице казались совершенно огромными. Стараясь не задохнуться от мгновенно поднявшейся внутри огромной теплой волны, Марина быстро подошла к дочери и крепко обняла ее, зарывшись носом в светлые стриженые волосы.
– Моя девочка…
– Мама, – глухо отозвалась Надя, и ее внезапно забила крупная дрожь.
– Все хорошо, родная. Все очень, очень хорошо. – Марина мерными движениями гладила дочь по спине. – Теперь мы вместе.
– Мамочка, прости, – бормотала Надя, зарывшись в шарф матери. – Прости меня, пожалуйста.
– Надюша, девочка, все хорошо. Я с тобой, я здесь. Никто не виноват. Никто, слышишь? Все хорошо.
Кто-то задел Марину плечом, проходя мимо с тяжелым чемоданом. Нетерпеливо и громко крикнул уставший от перелета ребенок, на которого нервная мать пыталась надеть кофточку. Неизменный шереметьевский извозчик попытался обратиться к Наде с вечным