удобрение, понимаешь? Кхе-кхе…

– Понимаю, – кивнула. – Так вот почему в Париже так плохо пахнет.

– И поэтому тоже, – теперь уж и Элиза улыбнулась по-настоящему.

Жил Оберон не бедно, но и особых богатств в доме не было. Или они не выставлялись напоказ. Вся большая комната на первом этаже была уставлена работами камнереза – чашами, ковшиками, вазами, статуэтками. Оберон не блистал особым талантом, но вещи оказались красивыми и добротными. А главное – их можно было применять, а не просто поставить в буфет или в угол, чтобы смахивать с них пыль. Меня усадили за длинный стол, Элиза тотчас достала из-под салфетки хлеб, налила в миску горячего супа, а Оберон откупорил новую большую бутыль и налил в три кружки ароматного пенного эля.

– Что же, демуазель де Клери, как поживают твои родители? Славные они у тебя, хорошие люди!

– Ох, – сказала я. – Да ты же ничего не знаешь. Они умерли. Маменька в родах, уж восемь лет как… А папеньку застрелили в лесу на охоте за три месяца до этого.

– Горе какое.

Они оба закачали головами, Элиза даже всплеснула руками:

– Бедные вы, бедные! Как же теперь?

– Ничего, справляемся, – улыбнулась я грустно. Память о родителях вызвала болезненный укол в сердце, но прошло уже столько лет, что я научилась справляться с горем. Ведь я старшая в семье, я герцогиня де Лансель и де Монтферрас! И не на вечерние посиделки приехала в столицу, а по делу! – Оберон, ты ведь тогда приходил, чтобы рассказать о смерти дядюшки Августо. Ты видел собственными глазами, как он умер?

– А как же, – кивнул камнерез и сделал большой глоток из своей кружки. – Видел и сам ему веки опустил, а потом и хоронить помогал.

Вот так. Дядя и правда погиб в битве при Клермон-Воргаше. Значит, кто-то, знавший его, решил выдать себя за наследника папеньки по мужской линии и забрать земли, замок, титул у меня, наследницы второй очереди. Или всё же дядя жив?

– Ты уверен, что твой друг – это был мой дядя Августо? Августо де Клери из Ланселя? Не самозванец?

Оберон на секунду задумался, потом лицо его просветлело. Он встал и заковылял на своей деревяшке вглубь комнаты, открыл сундук и принялся копаться в нём. Нашёл то, что искал, и воскликнул:

– Вот! Вот оно, доказательство!

Я вскочила, сложила руки на груди, восторженно глядя на сурово блестящий в свечном свете перстень-печатку. Чуть потускневший металл был кое-где поцарапан, но всё ещё с гордостью показывал витую и перевитую каллиграфически выписанную на его площадке букву «Л». Лансель…

– Откуда он у тебя, Оберон? – спросила, не веря своей удаче. Камнерез слегка смутился и принялся оправдываться:

– Он был на руке у Августо, я снял перстень, чтобы не пропал… Мне он показался красивым, и я хотел сохранить его на память о моём дорогом друге. Прости меня, дама Мариола, я не отдал его твоим родителям… Ведь он не дорогой, это же просто сталь, да?

Я приняла перстень в ладонь, ощутила его тяжесть, его тепло. Смешной Оберон! Сталь…

– Знаешь ли ты, Оберон, что такое герцогские регалии, позволяющие править народом на своих землях? – спросила, вертя перстень и разглядывая надпись, полустёртую от времени, но ещё читабельную. – Это корона – как символ власти, перстень с печатью – как символ нерушимого слова, кинжал – как символ защиты, и соколиная перчатка – как символ владения землями и всем, что на них живёт.

Камнерез покрутил головой:

– Как же это? Это она, что ли, печатка герцогская? Я не знал. Ей-богу, дама Мариола, не знал, иначе бы отдал тотчас твоему отцу!

– Он не знал, дама Мариола, – испуганно поддакнула и Элиза, вытирая руки о передник. – Ежели бы мы что да как, да разве ж не отдали бы? Мы же понимаем, ведь Августо был не из простых, но всё же ведь как же так-то?!

– Успокойтесь вы оба, – улыбнулась я. Всё ещё не веря глазам, надела перстень на левую руку, на палец, у которого нет имени. Я, я, а не какой-то там самозванец, владею регалиями герцогства де Лансель! Кто угодно может назваться герцогом, но не каждый может предъявить корону, печатку и кинжал. – Не вам знать, что это не сталь, а платина из северных рудников, которую привезли к нам ещё викинги. Папенька рассказывал об этом.

– Платина? Эк оно так… – почесал в затылке Оберон. – Я по камням специалист, а вот металлы не моё.

– А есть и камень, – усмехнулась я. – Правда, я никогда не видела его, но попробую.

Приблизив печатку к губам, прошептала почти не слышно:

– Валерби, Маниста, Аморанио. Хранители древней магии, откройте путь.

Тихий щелчок был мне ответом. У основания печатки появилась щель, я подцепила её ногтем и откинула верх. Рубиновый отблеск засиял, как костёр, и Оберон икнул. Элиза выдохнула так шумно, что я испугалась за неё. Потом женщина сказала медленно:

– Ох, Оберон, какое счастье, что ты решил не продавать перстень!

– Это меньшее, что я могу сказать, – пробормотал камнерез. – Могу ли я надеяться рассмотреть рисунок поближе, дама Мариола?

В его глазах я увидела блеск профессионала, человека, который хочет совершенствоваться и узнавать новое. Протянула руку ближе к Оберону, и он схватил мои пальцы, завертел их во все стороны, чтобы резная часть рубина заиграла всеми гранями в свете свечи. Фамильная печать де Лансель – пламя, лошадь и орёл – рельефом внутрь, чтобы горячий воск принял выпуклую форму…

– Какая работа! Какие линии! – восхищённо пробормотал Оберон. – Настоящий мастер создал эту печать! Господи, спасибо, что я смог увидеть это чудо хотя бы однажды в жизни!

– Да уж, очень хорошо, что ты не оставил перстень на руке дядюшки, – сказала я, с чувством глубокого удовлетворения закрывая печать. – Папенька думал, что он потерян навсегда.

– И слава богу! – заключила Элиза. – Супец остыл, подогреть вам, дама Мариола?

– Не стоит, благодарю. Спасибо вам за обед и печать, мне нужно ехать дальше.

Не терпелось найти фальшивого дядюшку и сунуть ему в нос печатку, а потом потащить к судье, чтобы тот вернул мне мою собственность! Но не тут-то было. В два голоса меня осудили и приговорили.

– Дама Мариола, я никуда вас не отпущу! Как это – даже не отдохнула и уже собирается ехать куда-то! Элиза, приготовь-ка нашей гостье чистую постель, а лучше – воды согрей, чтоб она помылась!

– Да, дама Мариола, куда это годится? Пойдём, я тебе покажу, где помыться, и платье почищу, и сапожки, а вот утречком, как отдохнёшь хорошенько, и поедешь. А на