Мой крепкий, мой надежный. Как же я тебе благодарна, что ты у меня есть. Обними меня еще крепче. Отпугни от меня этот чертов призрак прошлого, что тянет за живые, еще недооборванные нити моей души. Не хочу думать про Варламова, хочу думать про тебя. Про твои ласковые ладони, мнущие шелк моей комбинации, про твои горячие губы, впивающиеся в мою шею.

Боже, никогда еще Костя так близко не попадал к точке, от которой я прямо ахаю от удовольствия. И волнение, предвкушение — прокатывается по моим венам волной горячего жара. Хорошо как… Так, стоп!

Его подбородок неожиданно колется и именно поэтому я и вздрогнула, и напряглась. Нет, Костя, бывает, не бреется дня по два, но во-первых — я же целовала его в машине. Я же касалась собственными ладонями гладко выбритых щек. А во-вторых, уровень колкости — не двухдневной щетины, уровень колкости — выстриженные по всем правилам бородка "якорь". Я знаю! Я четыре года была замужем за бородатым придурком. Да я на ощупь могу якорь от эспаньолки, а эспаньолку от "ван дейка" отличить, у меня, блин, стаж!

Я дергаюсь, поворачиваясь лицом к мужчине, что меня обнимает. И встречаю взгляд серых глаз Варламова. Сердце пропускает удара два…



Что делать, когда мозг отключается до состояния комы? Что делать, если ты знаешь, что тебе нельзя, а твои ноги шагают к ней, твои руки прижимают её к себе, и все что ты можешь — это не рвать на ней эту чертову ночнушку прямо сейчас. Нельзя! Это — точно нельзя. Но удерживать себя сложно. Очень. Лично я не могу удержать. Меня тянет к Полине, будто маленький гвоздик к магниту.

Полли. Моя Полли.

Красивая. Желанная. Заветная.

Моя, моя, моя. Это хочется рычать, жадно стискивая её в своей хватке. Хочется. А надо, чтобы мне перехотелось.

И я ведь молчу. И делаю это совершенно осознанно. Я прошел к ней, не говоря ни звука, я радовался как мальчишка, что не стал с ней здороваться, когда зашёл в квартиру.

Я ведь не идиот, я ведь понимаю, что ждала она не меня. Не для меня этот ужин, не для меня ласковый голос, не для меня шелковый пеньюарчик. Да черт бы с ним, с пеньюарчиком, мне на него плевать. Я сходил по ней с ума даже когда она носилась по дому в растянутых серых спортивных штанишках и в футболке с оленями.

Вот зачем она уехала так рано. Соскучилась по благоверному и решила устроить ему романтик с перетеканием в горизонтальную плоскость. И знаете, сейчас мне даже не до ревности, ревность догонит меня потом, сейчас я даже дохнуть боюсь, чтобы не спугнуть этот невозможный сон.

Я мог сказать хоть слово, мог поздороваться, мог не допустить всего того, что сейчас происходит. Но тогда и этих десяти секунд с ней в моих руках не было бы. А так они у меня есть! И она — есть. Моя нежная девочка в моих объятиях есть.

Я могу притвориться, что не понял. Что поверил, что все это сказано мне. Что передо мной она снимала этот свой халатик. Мне бы хотелось. Чтобы скучала она по мне. Чтобы мне предлагала поужинать, хотя я бы сейчас трём ужинам предпочел её. На первое, на второе и на десерт сразу.

Накрыт стол, вокруг горят свечи, в воздухе пахнет какими-то аромамаслами и едой. Запах нероли — я узнаю без напряга, он у Полины любимый. Такая домашняя уютная романтика, которую я совершенно не ценил, когда мы с Полиной еще были вместе. Где там дьявол с его договором? Продам душу за одно только лишь, чтобы этот ужин приготовили для меня — и чтобы Полина сейчас тоже была для меня. Хотя… Ну и кому к черту нужна моя душонка? Кто согласится отдать мне за неё Полину? Это же все равно что малахитовую гору за медяк продать. Лохов нет. Только я, разве что.

А что там играет из колонок? Наш, наш с ней медляк, самый первый, самый заветный. Мы всегда включали его на каждую годовщину — свадьбы, отношений, первого похода в кино. Не жирно ли нам было три годовщины в год? Помнили бы дату первого секса — праздновали бы четыре. И сейчас Полина включает эту песню для другого мужика. Уже с ним потихоньку покачивается в ритм музыки. А ведь самое паршивое — она имеет право. Никакое это не предательство. Ведь нет у нас с ней уже нашего, ничего нет. Благодаря мне же. Даже не спросишь ведь.

Полинка. Теплая, заветная моя Полинка, еще не заметила подмены, прижимается ко мне, утопает в моих объятиях. Жмурится, на мое счастье, давая мне еще несколько мгновений с самой собой. Давая еще пару секунд иллюзий, что то, что сейчас происходит — оно по-настоящему. Для меня.

Нежится в моих руках — моя непрожитая жизнь, моё упущенное счастье, мое весеннее сумасшествие, которым я никак не переболею. Как же мне тебя отпустить, Полинка? Как же дать тебе быть счастливой? Ведь я хочу, хочу, чтобы ты была счастливой, вот только… Хочу, чтобы счастливой ты была со мной, и ни с кем больше. Не умею я в эту беззаветную любовь и “будь счастлива без меня”. Только со мной. Вот только нафиг я тебе не сдался…

Господи, вот что мне было надо, а? Что еще могло быть надо, когда рядом была она? На кой черт мне понадобилось на неё давить? Ведь она и так была вся для меня, и днем, и ночью, всегда была моим надежным тылом, моим домом, в который хотелось возвращаться, моей тихой гаванью, в которой, разгоняя любую тьму, горел маяк. Вот что мне, ненасытному идиоту, было мало? Как могло было быть мало ее?

Дышу ею — и не могу надышаться. Под губами — её волосы, под пальцами — гладкая ткань её комбинации.

Моя, моя Полинка! Та, без которой я горю в чертовом аду каждое утро, каждый вечер. Та, которую просто невозможно никем заменить. Как ты ни пытайся.

Боже, как же мне хочется сдохнуть от этого бессилия. Как же хочется придушить себя своими же руками. Зачем я от неё ушел? Зачем позволил себе отказаться от неё?

Я знаю зачем, на самом деле. Затем, что не хотел быть тем мудаком, что заставит мою девочку отказаться от себя окончательно. Зато стал тем мудаком, что бросил её. Тем, кто позволил чужому мужику занять свое место. И вот хоть волком вой от досады, ведь все, что у меня есть — еще несколько секунд, а потом… Потом рванет бомба.

Стискиваю Полину крепче, прижимаю к себе. Из последних сил сдерживая себя — жалю губами в шею, слышу её тихий стон. И боже, каким же гулким радостным эхом отдается он во мне. Я все еще помню. Помню её тело, этот мой любимый инструмент, каждую её чувствительную точку. И я мог бы…

Додумывать нельзя и некогда. Никакого “мог бы” мне судьба не предлагает, кажется, она и так мне слишком щедрый подарок сделала. А сейчас Полина все-таки вздрагивает и костенеет в моих руках и оборачивается, смотрит на меня. Смотрит колючим, колким, с каждой секундой все более разъяренным взглядом.

Время платить по счетам, да, Дмитрий Денисович?

Полли дергается, вырываясь из моей хватки. Честно говоря, зря. У меня руки добровольно просто не разжимаются. Стоял бы так и стоял.

— Отпусти сейчас же, — рычит Полина и со всей силы наступает мне босой пяткой на ногу. О, а вот это сработало. Я отвлекаюсь на эту неожиданную боль, Полина напоследок пихает меня острым локотком в печень и высвобождается. Больно? Да плевать. Ну на ногу наступила, ну локтем двинула. Это и вполовину не так больно, как быть без неё.