— К сожалению, товарищи, согласно уставу временная комсомольская организация не обладает полномочиями исключать своего члена из рядов ВЛКСМ.

Я отделался общественным порицанием. По приезде в Москву имел, правда, некоторые осложнения. Но, думаю, гораздо большие сложности наступили у Саши. Товарищ Мухитдинов теребил институт звонками «сверху». И требовал моего исключения. Но институт держался. Я был отличником, примерным студентом, награжденным, кстати сказать, за ту самую работу в поле почетным знаком ЦК ВЛКСМ! Как же трудно оказалось выдержать давление злопамятного кандидата в члены Политбюро, но персональное дело затянули, замотали, спустили на тормозах.

Помог в этом мой друг, комсорг Саша Владиславлев, человек выдающихся способностей и энциклопедических знаний. Школу окончил с золотой медалью, поступил при невероятно большом конкурсе сразу после десятого класса на режиссерский факультет ВГИКа. Но бросил кино и перешел в Нефтяной институт. Учился на «отлично», получал Ленинскую стипендию. За целину его, студента, наградили орденом Трудового Красного Знамени.

На последнем курсе Сашу послали на стажировку в Институт нефти, газа и геологии в Бухарест. После выпуска оставили в институте, где он преподавал и служил проректором. Его избирали руководителем всесоюзных научных обществ, назначали первым заместителем министра внешнеэкономических связей СССР, избирали депутатом Государственной думы. Много лет он занимался развитием предпринимательства, ипотечным кредитованием в России. С ним мы создавали блок «Отечество — вся Россия».

Учеба в институте закончилась как-то неожиданно. И не таким распределением, о котором мечтал. А хотел я пойти «пускачом», то есть запускать новые комплексы нефтяных промыслов, производств. Во сне видел себя в этой роли, и все вроде бы должно состояться, как у отличника.

Защитился я легко, хотя много задавали всяких, в том числе и непростых, вопросов. Ответил на все. Шел на распределение по успеваемости одним из первых на курсе и мог надеяться, что мечта осуществится. Ведь при распределении первый выбирал из списка предложений что хотел, второй все, кроме того, что выбрал первый, и так далее. Никто из троих не позарился на мое место. Но едва я вошел, мне с воодушевлением сказали, как поощрение отличнику: «А вас мы направляем в Научно-исследовательский институт пластмасс в Москве, поскольку пленум ЦК партии проголосовал за химизацию страны». И прочее, и прочее про «большую химию». Задал ей ускорение Хрущев, устроил в Кремле выставку всего, что Запад делал, а мы нет.

Вместо ожидаемой благодарности неожиданно для членов комиссии я отказался от распределения. Это, говорю, несправедливо. И ладно бы метил на теплое местечко в Москве, а то ведь прошу распределить на грязную, тяжелую работу где угодно вдали от дома, лишь бы по душе.

А мне в ответ: «Вы, товарищ, не понимаете задачу, поставленную партией и правительством. Идите и подумайте».

Примерно через месяц позвонила секретарша декана факультета. «Юра, — говорит, — ты можешь остаться без диплома, комиссия министерства решает, что делать с теми, кто отказался от распределения». Я ответил — хрен с ним, пиши, что я согласен.

В моей группе училась девушка Марина Башилова, в которую я влюбился. На последнем курсе она вышла за меня замуж. Из комнаты в бараке на Павелецкой набережной я переехал в отдельную трехкомнатную квартиру на третий этаж старинного московского дома в Лубянском проезде, 3/15. Он сохранился на углу с Маросейкой и считается памятником истории и архитектуры.

Отец Марины, начальник Главного управления нефтяной промышленности, занимался строительством всех нефтеперерабатывающих заводов страны на востоке. Без них СССР не выиграл бы войны. Великий инженер-нефтяник Михаил Башилов рано умер от рака, в 1949 году. Скончался за девять лет до нашей свадьбы.

Обращаю на дату смерти отца Марины внимание словоблудов, сочинивших мифическую «Биографию Ю. М. Лужкова» в Интернете и полагающих, что «быстрая административная карьера была следствием удачной женитьбы». И на другое умозаключение: «В силу высокого положения тестя женился на его дочери и зажил в большой квартире». (По поводу этого новоселья — скажу ниже.)

В 1958 году в моей жизни произошло несколько важных событий. Окончил институт. Стал мужем. Поступил на службу. В том году родители с великой радостью переехали из барака на Павелецкой набережной, где прожили тридцать лет. Квартиру двухкомнатную дали на другой стороне Москвы-реки, где монастырь, в новом кирпичном доме. Там справили новоселье отец, мать и мой младший брат. А я прописался в квартире Марины в проезде Серова, как назывался тогда Лубянский проезд. Спустя год здесь родился старший сын Михаил, названный в честь деда.

С Мариной и подросшим сыном мы десять лет жили в одной комнате. Другую комнату занимала теща. В третьей комнате обитала семья брата Марины. Отдельная квартира превратилась фактически в коммунальную на три семьи. Из той квартиры в старой Москве у станции метро я готов был переехать на окраину, только бы не жить в ней, потому что родственные отношения со старшим братом жены не сложились и с годами обострились. Постоянно возникали мелкие бытовые стычки, осложнявшие семейную жизнь.

Поэтому, когда наконец мне дали смотровой ордер на трехкомнатную квартиру в типовом доме на Полимерной улице и сказали, что если вам она не понравится, подберем другой вариант, я ответил: «Даже не поеду смотреть, согласен на эту квартиру». Так из центра я переехал на рабочую окраину и прожил много лет в Новогиреево, где родился младший сын Александр.

В большой новый дом на Первой Тверской улице, приближенный к месту работы, я переехал, когда перешел на службу в исполком Моссовета. Это случилось в 1987 году, тогда начался самый важный и драматический период моей жизни.

Случай играет человеком, так вышло и со мной. Кто в Государственной комиссии решил именно меня, одного из группы, направить не на завод, куда рвался, а в институт, — не знаю. Я там работать не хотел, а вышло все хорошо. Институт пластических масс основали в годы Отечественной войны незадолго до Курской битвы. Так понадобился фронту для выпуска боеприпасов, а в послевоенное время — для производства, можно сказать, всего: самолетов, кораблей, станков, машин, ракет, атомного и ядерного оружия, одним словом — везде.

Институт пластмасс находился вблизи шоссе Энтузиастов, между заводом «Серп и Молот» и новыми домами. Меня зачислили в штат младшим научным сотрудником в лабораторию автоматизации технологических процессов с окладом 90 рублей в месяц. (Такую заработную плату назначали в СССР всем молодым специалистам после окончания институтов.)