Работать, таким образом, я начал по специальности, полученной в Нефтяном институте. Шесть лет провел в рамках небольшой лаборатории. Продвигать меня по служебной лестнице никто не торопился.

Подобно всем младшим научным сотрудникам, м. н.с., хотел быть старшим научным сотрудником, с. н.с., защитить диссертацию кандидата химических наук. Сдал ради этого кандидатский минимум: специальность, английский язык, основы марксизма-ленинизма. Но так и не защитил ни кандидатской, ни докторской диссертации ни тогда, ни потом. Увлекла работа, она оказалась не за канцелярским столом.

Любое дело, которое поручается, всегда лучше, если оно по душе. Институт сначала не очень мне нравился, он разрабатывал новые технологические процессы, а я инженер-механик, тянуло в область аппаратурно-технологического оснащения, выбора систем автоматизации. Но со временем меня увлекла работа в институте, потому что он разрабатывал и осваивал новые производства. Химическая промышленность тогда, как никогда прежде, бурно развивалась.

Почувствовал себя совсем хорошо, когда наш институт осваивал в Нижнем Тагиле авангардный непрерывный способ производства формальдегидных смол. Его предложили два молодых уральских химика. Им понадобилась наша помощь. С моим другом и подчиненным, хорошим специалистом Иосифом Волчком, нас пригласили помочь с автоматизацией. Невероятно сложно осуществлялся запуск нового процесса. Мы помогли технологам не только в автоматизации, но и разобрались с химизмом процесса, подачей катализаторов. По классике, в процессе не должно было происходить образования «козлов», а они возникали, как в металлургии. Выяснили, в чем причина, реализовали новые подходы. Создали прекрасное производство. Им заинтересовались многие страны в Европе и купили нашу технологию.

Все в институте оказалось очень интересно. К нам относились с большим уважением. Автоматизация начала пробивать свой путь. Меня назначили заместителем начальника лаборатории, в ней я отработал шесть лет.

Когда мне исполнилось 28 лет, ни с того ни с сего неожиданно позвонили из Управления кадров Госкомитета по химии и предложили встретиться. Принял меня пожилой кадровик, мне не известный, очень спокойный, даже медлительный.

— Давайте, — говорит, — познакомимся. Расскажите о себе…

Выслушал, не перебивая, и спросил:

— Вам интересно работать?

— Да, — говорю, — очень интересно. В институте занимаюсь полистиролом, поликарбонатом, формальдегидными смолами, много других тем. Вышла с моим участием книга «Полная автоматизация производства феноло-формальдегидных смол»…

А потом кадровик задает вопрос — что там с вашей диссертацией, почему не защищаетесь? Я ответил, что меня сейчас больше интересует производство, новые технологии, конечный результат. Диссертация на потом. Я не тороплюсь.

— Это хорошо, это правильно. А что, если мы предложим вам руководить отделом автоматизации в Техническом управлении Госкомитета?

Радости, которую он ожидал, я не выразил, что, наверное, удивило. Но вида он не подал и начал медленно, не повышая голоса, убеждать:

— Химия переживает второе рождение, вы занимаетесь автоматизацией в институте, нужно руководить этим направлением по всей стране, мы видим вас таким человеком.

— Но эта работа бюрократическая, — возражаю.

— Нет, не бюрократическая, это работа организационная, вы сможете реализовать свои знания в отрасли. Другие горизонты, другие масштабы, другая зарплата, хотя дело не в ней… Я вас хочу убедить принять наше предложение…

Убедил.

Решение принималось на коллегии во главе с великим химиком Костандовым Леонидом Аркадьевичем. После моих ответов на все вопросы членов коллегии он спросил:

— Какие будут предложения?

Вместо одобрения слышу замечание его зама:

— Детей назначаем руководителями…

То раздался голос Уварова Георгия Васильевича, человека пожилого, ведавшего тонкой химической технологией и промышленностью химических реактивов, очень нужных для электроники.

Все сидевшие за столом коллегии прошли тернистый путь, прежде чем утвердиться в столице. Армянин Костандов родился в туркменском Керки, начинал в Чарджоу машинистом на заводе, бригадиром на фабрике. За тринадцать лет поднялся от инженера до директора комбината в Чирчике. В 38 лет получил назначение в Москву. Когда при посещении химического завода в Италии директор скрыл интересовавшие его детали под предлогом «ноу-хау», то Костандов сам рассказал ему о давлении, температуре, процессе, сколько и что производится, как поступил Менделеев, когда от него пытались скрыть некую фирменную тайну…

— Конечно, — заключил Костандов, — вы правы, Георгий Васильевич. У этого молодого человека есть недостаток — возраст, хотя он выглядит старше своих лет. — (Я к тому времени рано облысел, как и мои братья, хотя у отца и у матери сохранялись потрясающие прически.) — Я, Георгий Васильевич, с вами согласен, что это серьезный недостаток. Но знаю по собственному опыту, что он быстро проходит.

Все засмеялись и решение единогласно приняли.

Как видите, занял руководящую должность без какой-либо «мохнатой лапы». Выдвинули меня кадровики, а не тесть, как можно прочесть обо мне в Интернете, умерший за пятнадцать лет до моего назначения начальником.

С куревом «завязал» в 28 лет, после того как перешел на службу в Госкомитет и стал руководителем. У меня курение отнимало много времени, курить приходилось выходить из комнаты, где работали другие сотрудники. Поэтому решил бросить курить не из-за проблем, связанных со здоровьем. Моя цель — все время на службе отдавать работе.

Курил крепкие папиросы «Беломор», как все, потом перешел на появившиеся сигареты, такие дешевенькие, как «Прима». И с «Беломором» не расставался лет двадцать. Есть известное выражение: «Нет ничего проще бросить курить. Сорок раз бросал». У меня получилось бросить папиросы и спички раз и навсегда.

Что пили? Водку, конечно, она стоила недорого, считаю ее самым лучшим крепким алкоголем. На хорошей воде она лучше коньяков и виски.

Вина в моем кругу пользовались меньшим почетом. Популярным в компаниях считался недорогой довольно крепкий портвейн 777, в народе его называли «Три семерки» или «Три топора», за сходство очертания цифр с топором, и «Очко», в картах сумма трех семерок равнялась очку — 21.

Ставился на стол более дорогой «Джаус», белое марочное вино из Таджикистана. Страна большая, везли вино в столицу отовсюду. Шли в ход сухие грузинские, молдавские вина. Разночинная публика, к которой я себя относил, пила их с удовольствием.

При Хрущеве в обмен на наше вооружение танкеры везли из Алжира темно-красное вино. Его разливали в поселке Солнцедар у Геленджика и выпускали под названием «Солнцедар». Вино отличалось дешевизной и плохой репутацией. Говорили, что алжирское вино пить нельзя, им хорошо красить заборы. Судя по тому, что много лет спустя после застолий я запомнил названия, исчезнувшие с прилавков, принял я на грудь много.