— Иван, на тебе левый фланг, смотри, чтоб не обошли, иначе перебьют нас разом. Сержант, на тебе правая сторона.

Сержант молча кивнул. Рудин перекатился на живот и направил пистолет на свой сектор обстрела.

— Хорошо хоть, что кусты только с одной стороны и мы прикрыты от них машиной, на открытое место вряд ли кто полезет! — крикнул он Михайловскому.

— Как бы да, только и нам деваться некуда, попробуем отойти, нас всех перебьют. А долго мы тут все равно не просидим.

— Продержаться бы до темноты, может, сможем уйти. Интересно, сколько их?

— Судя по выстрелам, если, конечно, все работают, то человек десять от силы. Похоже, что двое держат нас на прицеле, а остальные с головными машинами разбираются. Если они их перебьют, то потом все за нас примутся, и тогда всё — хана. До вечера не дотянем.

— Надо пострелять, — неожиданно произнес сержант. Рудин обернулся к нему.

Узкие темные глаза смотрели прямо на него.

— Куда стрелять? Не видно никого!

— Надо пострелять, — настойчиво повторил Сэротэтто, — все стреляйте. Чтобы они тоже не видели. Я к ним схожу.

— Куда ты пойдешь? Совсем сдурел? — возмутился Михайловский, Рудин одернул его.

— Подожди, Олег, я его знаю, он охотник, у нас за снайпера считается, пусть попробует сделать, что хочет. Хуже не будет, хуже некуда.

— Ну давай, снайпер, — недоверчиво пробормотал Михайловский. — Atire! — крикнул он водителю и, выставив «стечкин» из-за колеса УАЗа, открыл беглый огонь.

Рудин и анголец присоединились к нему, беспорядочно стреляя в сторону находившегося где-то в зарослях противника. Когда спустя некоторое время Рудин оглянулся, Ивана возле них уже не было.

— Все, шабаш, все патроны расстреляем! — крикнул Михайловский. Выстрелы прекратились, и наступила тишина. Тишина! — понял Рудин. Перестрелка у других машин тоже стихла, а это значит, что там, скорее всего, в живых уже никого из их спутников не осталось.

— Ei, você! — послышался резкий голос. — Levante a mão, sai lentamente[2].

— Черта лысого, запытают до смерти, знаю я их, — пробормотал Михайловский и, приподнявшись, выстрелил несколько раз на голос.

В ответ ударили три или даже четыре очереди из автоматов. Олега отбросило назад, и он упал на песок. В грудь ему вошли сразу несколько пуль. Рудин видел, как армейская рубашка грязно-песочного цвета становится темной от вытекающей крови. Он смотрел на умирающего Михайловского и не мог пошевелиться. Вот черно-бурое пятно закрыло всю грудь Олега, и начал темнеть песок под ним. Михайловский не мог сказать ни одного слова, был только слышен хриплый свист из простреленных легких. Он еще дышал. Еще через несколько секунд свист прекратился. Рудин неподвижно сидел на коленях возле мертвого человека. Ужас полностью парализовал его. Ноги стали ватными, в глазах темнело, и почувствовалось, как чья-то невидимая рука сжала его сердце. Сжала, покрутила несколько мгновений, словно решая — раздавить или нет, и затем решила. Отпустила. На место страха пришла ненависть. Рудин потянулся к брошенному на песок «стечкину», но не нащупал его. Оглянулся. Водитель анголец уже засунул пистолет себе за ремень. Дуло его автомата смотрело прямо на Ивана.

— Tudo acabado. É preciso desistir[3], — негромко произнес он, но голос звучал уверенно. Автомат в его руках выражал молчаливое согласие.

— Eles vã o matar-nos ainda![4] — покачал головой Рудин. — Оба сдохнем, — перешел он на родной язык.

Водитель в ответ лишь молча пожал плечами. Указательный палец правой руки лег на спусковой крючок автомата.

— Vai![5]

Рудин ожесточенно сплюнул и медленно поднялся с колен. Водитель громко крикнул в сторону нападавших:

— Nã o atire! Saí mos![6]

В ответ тоже что-то закричали несколько голосов, но Иван слов разобрать не смог. В ушах нарастал звон, словно кто-то раскачивал гигантский колокол, а он, Рудин, находился внутри его. Или, может, это колокол находился в его голове… Звон слился в один бесконечный хоровод звуков, от которого кружилась голова и подгибались ноги. Обрывки мыслей вспыхивали и гасли в его сознании, от страха не способном уже к полноценному существованию.

— Вот и все. Сейчас смерть. Лишь бы не пытали… Господи, я же и не знаю толком ничего… Мама…

Шаг. Еще один. На тяжелых, не слушающихся его ногах Рудин с трудом вышел из-за машины. Руки он с трудом держал поднятыми на уровне плеч, поднять их над головой у него просто не было сил. Водитель шел рядом, неся автомат в одной руке, опустив его стволом вниз. Отойдя от машины на несколько шагов, он бросил автомат вперед на горячий песок и с безучастным видом смотрел на вышедших к ним навстречу людей. Их было человек шесть или семь, Рудин не пытался посчитать. Ему уже было все равно. Он не мог ничего изменить в своей судьбе, и это было то немногое, что его угасающий разум еще осознавал. И осознание этого окончательно лишало его остатков силы воли и силы как таковой. Он медленно осел на песок. Все тело его сотрясала крупная дрожь, а взгляд, очевидно, был настолько полон страха и отчаяния, что приближающиеся к нему люди засмеялись. Белые зубы ярко выделялись на фоне темных, почти черных, лиц. Все нападавшие были одеты в камуфляжную летнюю форму, очень похожую на его собственную. На головах у многих были повязки яркого цвета, глаза троих закрывали темные очки. Когда водитель бросил свой автомат, эти люди тоже опустили свое оружие. И лишь один настороженно поглядывал в сторону автомобиля, держа автомат наизготовку. Он и умер первый. Автоматная очередь оборвала смех. Стрелявший выпустил, как показалось Рудину, весь рожок, такой долгой была очередь. Несколько пуль пролетели так близко над головой, что Иван буквально почувствовал их касание, но боли не было. Пули прошли совсем рядом, но все же мимо него. Когда очередь закончилась, на ногах уже не стоял никто. Четверо умерли мгновенно, включая водителя. Выпущенные веером пули разили без разбора. Еще четверо были ранены, никто из них не был в состоянии вести ответный огонь. Рудин все так же сидел на песке, не понимая, что происходит. Из кустарника неподалеку возник сержант и стремительно бросился вперед к раненым. Раздались несколько выстрелов. В живых остался только один из нападавших. Сэротэтто присел рядом с ним и резко приподнял его голову, повернув лицом к Рудину.

— Ты хочешь с ним говорить?

Иван молчал, непонимающе глядя на невесть откуда появившегося сержанта и на неподвижные тела людей, которые только что собирались убить его самого.