Рудину доложили, что о встрече с Сэротэтто договорились и через час уже можно вылетать.

— Через час? Чудесно, за час можно еще много кого уволить. — Иван Андреевич внимательно посмотрел на вытянувшегося перед ним заместителя директора «Севернефти», гадающего, ожидает ли его участь своего начальника, или удастся удержаться на плаву. — Ты же по общим вопросам зам был, правильно?

Стоящий перед ним человек кивнул. Его кадык дернулся.

— Ладно. Не боись, может, и дальше будешь. Давай-ка пока реши мне один общий вопрос. Пришли ко мне эту, как ее… девицу директора вашего бывшего.

— Олесю, — услужливо подсказал человек.

— Ну, значит, Олесю, до вертолета же еще час почти.

Человек бросился бегом из кабинета. Лицо его выражало восторг. Он остается. Он в деле. Он нужен шефу.

Вертолет набрал высоту, и буквально через десять минут редкая тайга сменилась бескрайними просторами тундры. Мелькали одно за другим бесчисленные озерца подтаявшей вечной мерзлоты.

«И как их сюда занесло? — подумал Рудин. — Ну ладно, мы за нефтью пришли. А они зачем? За мерзлотой? Чудные они существа…» Как и у многих его подчиненных, отношение Рудина к представителям коренных народов Севера представляло собой некую смесь брезгливости и удивления. Резкий и ничем не перебиваемый запах оленьих шкур и немытых тел, чумазые загорелые лица, обрывистая речь, всякое отсутствие желания что-либо менять в сложившемся укладе жизни. Тупиковая ветвь развития, немного ушедшая от неандертальцев и обреченная на вымирание в современном мире.

«И чего мы с ними носимся? Напринимали законов бестолковых, а теперь ведь и не отменишь, на весь мир такой шум поднимут. — Рудин поморщился. — А сколько денег на них тратим!» Иван Андреевич несколько раз принимал участие в открытии построенных «Первой нефтерудной» новых зданий для школ-интернатов детей коренных северян. Здания строились на совесть, укомплектовывались всем необходимым оборудованием, да и на содержание детей выделялись вполне приличные деньги. Однако это не мешало северянам, прожив десять лет за чужой счет и получив еще в придачу квартиру от государства, оставлять на вбитом в стену гвозде свою европейскую одежду, надевать вонючую малицу, сшитую из оленьих шкур, и отправляться «кочевать» со своими соплеменниками. В пустых квартирах они потом появлялись два-три раза в год на неделю-другую, чтобы обналичить в банке получаемое от государства пособие, закупить в местном магазине водки, хлеба и сигарет, поучаствовать в каком-нибудь Дне оленевода или ином подобном празднике, к которым приурочивались визиты, после чего опять исчезнуть в ледяных просторах тундры. По мнению Рудина, тундра должна уже быть вечнозеленой от вбуханных в нее нефтедолларов, однако, к удивлению, она оставалась неизменно белой три четверти года, а остальное время цвет ее менялся от грязно-серого в начале лета, когда сходил последний снег, к грязно-рыжему в конце лета, перед тем как выпадет снег первый. И лишь небольшой промежуток времени тундра наливалась летней зеленью, словно вдруг на нее опрокинули огромную бочку зеленки, растекшуюся на сотни километров вокруг. Выросшая по колено трава колыхалась на ветру, создавая иллюзию морских волн, во всяком случае так говорили сами северяне. Но, возможно, потому, что они не видели моря настоящего. С теплой бирюзовой водой и маленькими полосатыми рыбками, которые смело плавают рядом с людьми, ожидая, когда их покормят хлебными крошками.

А махнуть бы сейчас в Ниццу — мелькнула озорная мысль. На мгновение Рудин позавидовал нижестоящим и более молодым так называемым топ-менеджерам госкомпаний, которые могли себе позволить на выходные улететь в Ниццу или Сен-Тропе. Перелет бизнес-джетом, белоснежная яхта, теплое море и холодное шампанское от Клико. Они были уже достаточно обеспечены для всего этого, но еще достаточно безвестны, чтобы не привлекать внимание прессы и, самое главное, — президента. И все они хотели бы стать такими, как он, Рудин, — могущественными и известными. Идиоты…

Внизу показалось небольшое стойбище оленеводов. С борта вертолета оно выглядело совсем игрушечным — несколько маленьких темных пирамидок чумов и одинокая фигурка человека, стоящая у еле горящего костра. Рядом с человеком Рудин с трудом разглядел небольшую серую лайку. И человек, и собака неподвижно стояли и смотрели на приближающийся вертолет. Рудин был уверен, что человек внизу не может видеть его сквозь пыльный иллюминатор, но ему показалось, что Сэротэтто, а это был, очевидно, он, посмотрел, как показалось, прямо в глаза Рудину, широко улыбнулся и замахал рукой. Собака рядом с ним беззвучно залаяла.

Не успели еще замереть лопасти вертолета, как спрыгнувшие на землю люди в камуфляжных костюмах с оружием в руках и тоненькими проводочками, ведущими от наушников к скрытым рациям, уже начали осматривать стойбище. В чумах никого не оказалось, один из охранников подошел к Сэротэтто и что-то негромко сказал ему. Тот молча кивнул и развел руки в стороны. Охранник быстро обхлопал его одежду, собака было зарычала, но Сэротэтто бросил короткую непонятную команду, и она умолкла, но внимательно смотрела на охранника, готовая в любой миг броситься на защиту своего хозяина. Как и все северяне, Сэротэтто носил нож, больше похожий на довольно крупный кинжал, находившийся в ножнах из оленьей шкуры, пришитых к его правому бедру. Человек в камуфляже потребовал отдать нож.

— Чем рыбу буду резать? Как гостя угощать? — тихо спросил Сэротэтто.

Собака снова зарычала. Человек в камуфляже отпрыгнул в сторону и резко схватился за свой короткоствольный автомат.

— Господи, Женя, ты пока кого-нибудь не застрелишь, у тебя день неудачный будет, — неожиданно окликнул его подошедший Рудин, — оставь ножик хозяину, а автомат в покое. Займитесь лучше столом. А мы пока с уважаемым хозяином поздоровкаемся… Ну здравствуй, Иван!

— Здравствуй, начальник, — отозвался Сэротэтто, пристально разглядывая прилетевшего из столицы гостя.

— Начальник я там, для них. — Рудин махнул рукой себе за спину, — а здесь я Иван, как и ты. Мы с тобой два Ивана.

В глазах Сэротэтто мелькнуло удивление, но он сохранил невозмутимое выражение лица, свойственное всем обитателям Крайнего Севера. Рудин улыбнулся.

— Что, не узнал? Ну так двадцать лет, почитай, прошло… Но носорога я помню.

Сэротэтто пристально всмотрелся в лицо собеседника, сделал шаг вперед, покачал головой и, не меняя выражения лица, произнес:

— Ты запустил себя, Иван, слишком много пьешь и слишком много ешь. И ты мало двигаешься. Сейчас ты бы не смог увернуться от носорога.

Сэротэтто засмеялся своим необычным крякающим смехом. Рудин ухмыльнулся: ах ты, утка полярная! И, сделав шаг вперед, крепко обнял оленевода на глазах изумленных телохранителей. Потом обернулся к ним и, состроив подчеркнуто суровое выражение лица, скомандовал:

— Быстро выгружайте все, что привезли, и валите отсюда.

— Как валите? — опешил старший охраны.

— Хотите молча, хотите с песнями. — Рудин ухмыльнулся. — Залезайте в вертолет и летайте два часа кругами. Только не сильно близко, а то грохота от вас больно много.