Их счастье, что у Томаса была всего одна хижина, не то они бы разорились, перекрывая ему кровлю. Семь раз поищи – не найдешь под небом дома, куда уходило бы столько соломы, сколько на этот. Катринин Патрик перестилал северную сторону крыши от щипца до щипца каждый год. Патрик – отличный кровельщик. Осокой он ее крыл. И притом не самой худшей. На эту сторону больше не понадобилось бы ни соломинки лет четырнадцать-пятнадцать. А на следующий год приходил Пядар, сын Нель, с лестницей и с колотушкой. Поднимался на северную сторону… И как думаешь, что он делал с той крышей, которую Патрик настилал год назад? Сбрасывал вниз и так и раскидывал валяться по всей улице. Не сойти мне с этого места, если я тебе соврал хоть словом. Ни единого стебелька не оставлял из той осоки, что настилал Патрик между двумя щипцами, все скидывал.

“Скоро на тебя сверху начнет капать, Томас”, – говорил он. Клянусь Святой Книгой, я сам слышал, как он это сказал. “Прошлогодняя кровля никуда не годится. Интересно, как она хоть каплю сверху удержала. Это же наполовину размякший вереск. Хочешь – сам посмотри. Он, должно быть, не сильно старался, когда нарезал, стоял на твердой земле. А если тебе нужна осока, придется зайти поглубже в болото и замочить ноги. Погляди-ка на мою осоку, что я собрал на самой середке Рыжих топей”…

И крыл обе стороны дома, да хоть бы и так, только работа-то была неряшливая. Сам дьявол не сделал бы халтурней! Она и трех лет не выдерживала. Просто беда…

– Ты вот, пока рассказываешь, небось думаешь, что я про это не знаю…

– Да никто про это и слыхом не слыхивал, кроме тех, что жили с ними в одной деревне…

В другой раз я увидел их обоих возле дома, Катрининого Патрика и Пядара Нель. Патрик стоял с северной стороны, у него была лестница и колотушка. Пядар – с южной, у того лестница и колотушка были свои. И вот попробуй назвать работой то, что они делали. Нелегко им приходилось. Томас Внутрях взгромоздился на большой камень у ближнего щипца, потягивал трубочку и поддерживал беседу с обоими одновременно. Я проходил мимо и присел на камень рядом с Томасом. А шум такой, что и пальца у себя в ухе не услышишь, если воткнешь, – из-за этих двух колотушек.

“Что думаете, – говорю я, – может, одному из вас лучше перестать стелить и пойти подсобить другому, если Томас вам здесь не помощник. Или так, или по очереди, чтоб один крыл, а другой помогал…”

“Рот закрой, – говорит Томас. – Ты что, дьявол побери твою душу, они ж идут ноздря в ноздрю, дай им Бог здоровья! Оба прекрасные кровельщики. Я вот не вижу у одного над другим преимущества, ни в дюйм, ни в ноготочек”…

– Тебя послушать, так всякий думает, что я ничего про это не знаю…

– Да ты в самом деле и понятия не имеешь…

– Не платил! Не платил он! Нет! Эй, Муред. Муред. Я сейчас лопну! Лопну я…

– …Могильщик! Такого олуха еще поискать…

– Интересное дело, Катрина. Если у него есть карта, что же он не может отличить одну могилу от другой…

– К Богу в рай тебя с твоей дурацкой картой! В этой его глупой карте не больше толку, чем в том, как Житель Восточной Окраины делил землю щипцами по золе во время “нарезки”[47].

– И все же, Катрина, я сохранил свой надел на окраине деревни, хоть всякий встречный-поперечный старался присвоить его себе. Нет лучше места, чтобы откармливать скотину…

– Слыхали, как этот слепень опять разжужжался?..

– Все-таки странно, Катрина. Если покойники похоронены не в тех могилах, почему же никто об этом не заявит… Не напишет в гавермент[48], не расскажет священнику или Рыжему Полицейскому…

– Ой, упаси Господь от твоего гавермента! У нас такой гавермент, с тех пор как выставили вон всех людей Гриффита…

– Да ты брешешь…

– А ты еще больше…

– Не говорил ли Бриан Старший: “Они их там рассовывают по могилам куда ни попадя, точно они не люди, а рыбьи потроха или ракушки улиточные”…

– Ох, мерзкий зудила…

– Если у тебя над могилой нет приличного креста, так, чтоб она была достойно отмечена, не пройдет и дня, как ее кто-нибудь раскопает…

– Надо мной скоро будет крест. Крест из Островного мрамора, такой же, как над Пядаром Трактирщиком и над Джуан…

– Крест из Островного мрамора, Катрина…

– А какой-нибудь деревянный крест они тебе не поставят, а, Катрина?..

– Да они вылетят за ограду на следующий же день…

– Думаешь, в этом виноваты те, кто продает другие кресты?..

– Ну конечно, кто же еще. Всяк льет воду на свою мельницу. Кабы можно было ставить деревянные или цементные, на такие вот не было бы никакого спроса. Тогда всякий мог бы сам сделать себе крест…

– По мне, так лучше лежать совсем без креста, чем надо мной поставят деревянный или цементный…

– Твоя правда. Я бы со стыда померла…

– Это все гавермент тому причиной. Они собирают налоги с денег на другие кресты…

– Врешь ты все, это работа другого гавермента, который еще раньше…

– Хуже нет – хоронить своего сородича рядом с чужеземцем…

– Кости к костям, ясное дело…

– Вот тебе и гавермент…

– Ты врешь…

– Я слыхал, в прошлом году они положили сына Томаса Портного поверх Тюни, сына Микиля Тюни…

– О, как бы мне встать да стряхнуть с себя убийцу! Еще один потомок Одноухих, что меня зарезали…

– Я был на похоронах иудея в нашей деревне в прошлом году. Его положили поверх могилы Донована Ткачика из Сайвиной Обители. Никто и не знал, что они копают могилу не в том месте, покуда не открылся гроб… Всему свету известно, что я правду говорю, потому как я сам там присутствовал…

– Твоя правда. Нам ли не знать, что ты прав. Для Поэта они копали аж четыре могилы, а в конце концов положили его сверху прямо на Куррина…

– Разрази его дьявол, как же он меня утомил своими дурацкими стихами. Да чтоб его черт уволок. Не мог пожить еще немного, пока надо мной крест не поставят…