«Весь его гардероб кровищей перепачкаю», – думала я, пока ловкие пальцы застегивали пальто на все пуговицы. Затем я была уложена на дно ялика и дополнительно укрыта не то пледом, не то плащом, края которого незнакомец заботливо подоткнул. Помня, что нельзя отключаться, я с усилием подняла набухшие веки.

Сколь бы профессионально ни действовал мой спаситель, а разум его, похоже, отказывался в меня поверить – неверие отражалось на худощавом красивом лице. Что лицо красивое, я отметила сразу. Прежде всего мне в глаза бросился твердый квадратный подбородок с глубокой ямочкой, которая очень шла к двум другим ямочкам на щеках и даже к косому разлету темных бровей. Определенно, где-то я уже видела эти ямочки и эти брови. Где? Бесполезно вспоминать, пока я в таком состоянии.

Он взялся за весла и стал грести, будто в гонках участвовал, будто от победы зависело абсолютно всё. Вода была по-прежнему тиха. Уверенные взмахи, легкие всплески, сосредоточенное выражение располагающего лица убаюкивали. Меня спас человек не совсем чужой – в данных обстоятельствах этого было достаточно, чтобы успокоиться.

Я оставила усилия, сомкнула веки. Определенно, я впала в забытье, ибо снова меня качала и холодила вода, обволакивал и дезориентировал туман, и спасение казалось сном или бредом. Я застонала и почти тотчас поняла: меня взяли на руки, подняли, положили на что-то твердое. Не надо барахтаться, бороться за жизнь. Я уже на суше, точнее, на причале, и доски жестки и шершавы – я чувствую это неловко развернутой щекой, занемевшими ладонями.

– Имон! – позвал мой спаситель.

В следующую секунду он уже карабкался из ялика на причал. Доски дрогнули под тяжестью его тела. Я ощутила вибрацию торопливых шагов, снова услышала крик «Имон!», теперь уже почти с берега.

Вернулся он с заявленным Имоном – я поняла это по топоту. Вдобавок эти двое везли тачку, и она громыхала на досках: тум-тум-тум. Мой спаситель склонился надо мной, отвел с моего лица прядь волос.

– Взгляни, Имон. Кто это, по-твоему?

– Энни? – выдохнул Имон. – Неужто это Энни?

Третье поминание всуе Господа с угодниками – словно Имон полностью развеял сомнения, за которые зачем-то еще цеплялся мой спаситель.

– Почему она в крови, да еще и мокрая? Что с ней случилось, доктор?

– Не представляю, Имон, кто ее так и во что она вообще впуталась. От тебя требуется помалкивать, покуда я не разберусь.

– А я-то думал, погибла она! – не унимался Имон.

– Мы все так думали.

– Вы что ж, спрятать ее решили? А ну как дознаются? Небось не иголка!

– Ее, конечно, не скроешь. Зато можно скрыть всё происшествие, все подробности о том, как она здесь оказалась. Это совершенно необходимо, Имон. Я выясню, кто и почему ее ранил, кто едва не утопил. Твоя задача – держать язык за зубами.

После этой отповеди Имон действительно замолчал, будто дополнительные аргументы ему не требовались. Сама я внесла бы ясность, о да, внесла бы – если бы только сознание не давало сбои. Как рассказывать, в моем-то положении? Когда же меня погрузили в тачку (вонявшую капустой и псиной), стремление к истине полностью улетучилось. Пусть эти двое терзаются неизвестностью – я им не помощница; мои сознание и воля похищены туманом, почти идентичным тому, из которого явилась роковая баржа.

«24 февраля 1917 г.

Почти целый месяц Майкл Коллинз провел на севере графства Роскоммон, к югу от Дромахэра, – агитировал за Джорджа Планкетта[18]. Я ездил послушать его. Удивительно! Двух месяцев не прошло, как Майкла выпустили из Фронгоха, а он снова в гуще событий.

Мик заметил, что я торчу среди слушателей. Закончив речь, сбежал по ступеням и заключил меня в объятия, закружился со мной, словно и не было у него друга ближе и дороже. Таков Мик – любого к себе расположит. Сам я лишен этой способности, вот почему Мик всегда вызывал во мне, наряду с горячей симпатией, изрядную зависть.

Он спросил про Деклана и Энн, и я был вынужден всё ему рассказать. Мику не случалось общаться с Энн, зато Деклана он знал хорошо и восхищался им.

Я привез Мика к себе в Гарва-Глейб, оставил на ночь. Мне не терпелось узнать, чем сейчас, после разгрома, живет Ирландское республиканское братство. Оказалось, в общественном сознании наши ребята все поголовно – члены Шинн Фейн и Мику это не по душе.

– Видишь ли, Томми, я не разделяю основных принципов Шинн Фейн. По-моему, для избавления Ирландии от британского владычества понадобится применить силу, – вот как сказал Мик.

На мой вопрос, что конкретно он разумеет под силой, Мик долил себе виски и вздохнул столь глубоко, будто целый месяц задерживал дыхание.

– Не подумай, Томми, будто я призываю закладывать взрывчатку по всему Дублину. Это не наш метод, это не сработает, даже если мы сровняем столицу с землей. Мы подписали соглашение в шестнадцатом, да только от соглашений – любых – прок сомнительный. Нам нужны другие приемы борьбы. Я не исключаю, что понадобится пойти на хитрость, и не чураюсь подковерных игр. Мы, Томми, проведем реорганизацию «Ирландских добровольцев», а Шинн Фейн заодно с Братством пусть к нам присоединяются. Все фракции, все группировки, так или иначе участвовавшие в Пасхальном восстании, должны встать под одно знамя с одной целью. Вот эта цель, Томми: освобождение Ирландии от Британии раз и навсегда. Порознь мы ничего не добьемся.

Я спросил, что от меня требуется, какая помощь. Мик только усмехнулся и обрушил мне на спину свою лапищу. Потом, правда, задумался, а через минуту спросил, надежен ли мой дублинский дом. Потому что борцам за свободу Ирландии необходимы явочные квартиры.

Я тотчас дал согласие, а заодно и ключ от дома и обещание, что предупрежу пожилую чету, которая за домом приглядывает. Мик спрятал ключ в карман и добавил:

– А еще, Томми, нам нужно оружие.

Я долго молчал под его сумрачным взором.

– У меня скоро будет целая сеть поставщиков оружия. Пункты по всей Ирландии. Понимаю тебя, Томми: ты клялся спасать человеческие жизни, а не отнимать их. Да только какая же борьба без оружия? Война близка, Томми, и мы должны к ней подготовиться.

– Нет, Мик, в этом смысле на меня не рассчитывай.

– Другого ответа я и не ждал, – вздохнул Мик. – Хотя… ты ведь можешь иначе помочь правому делу.

Он долго буравил меня своими стальными глазами. Ну конечно! Мик нарочно начал с оружия. Знал, что я откажусь. Рассчитал, притом правильно, что я не сумею сказать «нет» два раза кряду.