он загнал меня в угол. Но я четко осознаю, что не испытываю паники. Наоборот. Удивительно, что я чувствую себя в такой безопасности, когда он надо мной нависает.

– Я не путешествую по миру за папочкин счет, – вру я. – Я решила потратить на путешествия деньги, отложенные на мое обучение.

– Что в лоб, что по лбу, – отвечает Мейсон, набирая что-то на телефоне. – Все равно эти деньги из одного источника. Я слышал о том, куда ты ездила. Я знаю, сколько что стоит. Деньги на твое обучение давно закончились, Пайпер. Если, конечно, твои родители не думали, что ты будешь изучать медицину в Гарварде.

Я открываю рот, пораженная его дерзостью. У меня нет настроения с ним спорить, особенно если учесть, что он прав. Поэтому я скрещиваю руки на груди и откидываюсь на спинку дивана. Посидеть и правда неплохо. Но я не собираюсь ему в этом признаваться.

Через две минуты нам приносят кофе и пару бутербродов. Глядя на еду, я ухмыляюсь, осознав, что Мейсон сделал заказ по телефону.

– Ты что, в плен меня взял?

Я морщусь, как только слова слетают с моих губ.

– Нет. – Мейсон садится рядом со мной, оставляя между нашими бедрами почтительное расстояние. – Я просто настаиваю, чтобы ты поела – тебе нужно восстановить силы, чтобы смочь отбиваться от грабителей на улице.

Я уступаю и беру сэндвич с индейкой.

– Он не грабитель.

– Тогда кто он такой? Я не позволю тебе уйти, если ты в опасности.

Мейсон делает глоток кофе и протягивает руку к своему сэндвичу. Он нерешительно смотрит на меня, борясь с собой. Потом его взгляд меняется, и на лице появляется теплое, подбадривающее выражение. Такое выражение бывает у моих родителей и сестер. Это выражение заботы.

– Я знаю, что с тобой что-то случилось. Этот человек как-то с этим связан?

Услышав его слова, я замираю. Мейсон знает? Но откуда? Я обдумываю альтернативы. Я едва знаю Мейсона и не обязана ничего ему рассказывать. Я пристально смотрю на него. В нем есть что-то, что располагает к нему людей. Мейсон – огромный парень, но при этом кажется очень нежным. Его голубые глаза умоляют меня ответить ему.

– Я тебя не отпущу, пока ты мне не расскажешь, Пайпер.

Ну, по крайней мере, он не назвал меня Принцессой. Мейсон протягивает мне мой нетронутый кофе. Я протягиваю к нему руку, но с силой сталкиваюсь с рукой Мейсона, чашка переворачивается и отлетает к другому краю столика, а горячая жидкость чуть не обжигает нам обоим руки.

– Черт! Прости, – говорит Мейсон, думая, что это его вина. – Ты не обожглась?

Он проводит ладонью по моей руке, осматривая ее. Мой первый порыв – отдернуть руку. Каждая клеточка моего тела кричит, чтобы я это сделала. Но я позволяю Мейсону себя осмотреть, а сердце при этом бешено колотится у меня в груди. Я позволяю ему перевернуть мою руку и осмотреть ее от локтя до кончиков пальцев, потому что его прикосновение ощущается иначе. Я никогда такого не испытывала.

Мейсон заканчивает осмотр и делает знак официанту, чтобы тот вытер стол.

– Я принесу тебе другой кофе.

– Нет, не нужно. – Я молюсь, чтобы он не заметил, как дрожит у меня голос. Я достаю из сумки бутылку с водой. – У меня есть вода.

Не знаю, что именно меня убедило, но за долю секунды я решаю ему довериться. Может, это из-за его бережного прикосновения. Может, из-за того, что с ним я чувствую себя в безопасности. Может, мой рассказ его удовлетворит, и он от меня отвалит. Но если я ему расскажу, не подставлю ли я Чарли?

– Об этом никто не знает, – произношу я, мысленно прося у Чарли прощения. Она поймет. Я в этом уверена. – Никто, кроме меня, моей лучшей подруги и моей мамы.

Мейсон в задумчивости ковыряет свой сэндвич, словно то, что я сейчас скажу, может причинить ему боль.

– Понял. Ты можешь мне рассказать.

Я оглядываю кафе, чтобы убедиться, что мы одни.

– Тот человек – отец Чарли.

– Отец Чарли?! – Мейсон гневно хмурит брови. – Он что-то с тобой сделал? Или с ней?

– И да, и нет. То есть с ней, а не со мной, – запинаясь, произношу я. – В смысле, он ничего не сделал с ней. Скорее, он не сделал того, что должен быть сделать.

В глазах Мейсона я вижу непонимание и вопрос.

– Это длинная история, – говорю я.

Мейсон бросает сэндвич и откидывается на спинку дивана.

– Я никуда не спешу. У меня времени вагон и маленькая тележка.

Поверить не могу, что собираюсь раскрыть эту тайну, можно сказать, незнакомцу. Ну что я знаю про Мейсона Лоуренса? Кроме того, что мне рассказывали сестры, и того, что я нагуглила про него в последние недели – я мысленно закатываю глаза, – я его почти не знаю. Но все статьи, все истории, которые я слышала от друзей и родных, сходятся в одном: Мейсону можно доверять. Он честный и искренний парень, если такие на самом деле существуют. И где-то глубоко внутри я с этим согласна.

– Он оставил Чарли и ее маму, когда Чарли было двенадцать.

Я осмеливаюсь поднять взгляд на Мейсона. Он ничего не говорит. Взглядом он приглашает меня продолжать:

– Ее мама была знаменитостью. Манекенщицей и актрисой. Но после рождения Чарли ей не продлили контракт манекенщицы и перестали предлагать роли. Она увлеклась наркотиками и алкоголем. И она… м-м-м… винила Чарли в том, что у нее больше не было работы.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «винила»? – спрашивает Мейсон.

– Именно то, что говорю. Она ее била. Она била Чарли.

Когда я рассказываю Мейсону секрет Чарли, у меня учащается пульс. Надеюсь, Чарли меня за это не проклянет.

Мейсон раздумывает о моих словах и смотрит на меня поверх своей кофейной чашки.

– И он об этом знал?

Я киваю:

– Да, мы в этом почти уверены. Чарли однажды услышала, как они ругались по этому поводу. Ее мама угрожала отцу. Сказала, что, если он скажет кому-нибудь хоть слово, его карьере придет конец. Он был начинающим сценаристом и пытался продать свои сценарии, а у нее было достаточно влияния, чтобы ему помешать.

– Значит, он предпочел карьеру собственной дочери?! – Мейсон сжимает руку в кулак и бьет по столу так, что все стоящие на нем предметы подпрыгивают: – Вот говнюк!

И тут я вспоминаю нечто, что совсем вылетело у меня из головы. У Мейсона есть дочь. Я никогда не видела их вместе, так что до этой минуты мне