Придворные поднялись, почтительно сложили руки на животе и, пятясь мелкими шажками, покинули зал. Остались только те, кому было приказано.

– Подойдите ближе, – сказал Хубилай. Он кивнул писцам – уйгурам и китайцам, чтобы они усаживались за столики со своими каламами, кисточками и бумагой.

Все документы при дворе великого хана велись иероглифами – цзы, уйгурскими буквами и, главное, новыми письменами, придуманными мудрыми тибетскими ламами для удобства завоевателей.

Хубилай поглядел на собравшихся в кружок придворных-христиан, монголов, китайцев, мусульман, еще раз усмехнулся и, усевшись поудобнее, приготовился слушать доклады и разбирать дела.

Вперед выступил советник Ахмед, он взял у секретаря свиток холеными руками и слегка откашлялся, собираясь читать донесение.

– Погоди, Ахмед, – неожиданно произнес хан, нахмурившись. – Погоди и дай начать астрологам. Говори, Айсе.

Последнее время казначей и ближайший советник чем-то раздражал великого хана. Может быть, излишняя самоуверенность перса, слухи о накопленных им богатствах, которые будто бы соперничали с ханской казной, и бесконечные жалобы о превышении полномочий стали доходить до сознания Хубилая, хотя раньше он пропускал все это мимо ушей.

«Вот и Айсе недолюбливает Ахмеда, и умные купцы Поло… Правда, они латиняне, издавна враждующие с мусульманскими людьми. Вот угрюмо косится на алмазы и жемчуга казначея верный старик Сугату, а мой сын, царевич Чингис, прямо ненавидит его. И китайцы… Больше других злы на Ахмеда китайцы, а ведь они тоже мои подданные и притом самые многочисленные…» Нелегко разобраться в собственных мыслях и решить: стал ли советник менее преданным, менее почтительным и менее полезным. Хубилай думал, поглаживая редкую седеющую бородку, потом взглянул на желтоватое лицо сына и раздраженно подтвердил:

– Да-да, Ахмед подождет. Говори, Айсе.

В черных глазах перса мелькнуло недовольство, однако он торопливо отступил и вернул бумаги секретарю.

Айсе, доброжелательно улыбаясь, обратился к заведующему обсерваторией Го Шоу Гину:

– Почтеннейший Го, покажи государю новый календарь «ши-хунь-шу».

Китаец протянул хану толстую книгу в роскошном бархатном переплете, украшенном золотыми фениксами – птицами счастья.

– О, величайший, – сказал он, опускаясь на колени, – благоволи принять плоды трудов твоих скромных звездочетов. В этой книге «непрестанного согласия с небесами» обозначены дни по двадцати восьми созвездиям и двенадцати счастливым предзнаменованиям, даны дни и часы новолуния и полнолуния Ханбалыка и Шаньду, для Монголии и всех подвластных стран. Кроме того, в «ши-хунь-шу» обозначены различные предуказания о благоприятных и неблагоприятных днях свершения самых разных дел и многое другое, полезное в жизни, дающее уверенность, услаждающее ум и возвышающее душу.

Хубилай мерно кивал головой и улыбался: разговоры о «небесных делах» всегда казались ему умиротворяющими и приятными. Он принял книгу из рук Го Шоу Гина и спросил:

– А сколько подобных календарей изготовлено для людей разных сословий?

– Немного больше тридцати тысяч, взятых по десять и еще раз по десять раз. Они всевозможных цен и доступны многим.

– Ты порадовал меня, Го. Приказываю наградить астрологов и гадателей, трудившихся над составлением этой благочестивой книги. Го Шоу Гин будет находиться при мне во время летней кочевки, потому что душа моя испытывает удовольствие при виде такого достойного и ученого человека.

Хубилай сжал кулаки, выставив большие пальцы, и громко засопел. Зная, что таким способом великий хан выказывает свое особое расположение, приближенные почтительно опустили головы.

Хлопнув ладонями по коленям, Хубилай весело продолжал:

– Ну а что говорят твои предсказатели, мудрый Го? И когда ты условишься с Айсе и доложишь мне, что пора вызвать баларгучи и приказать свертывать войлоки, грузить юрты и седлать коней?

Хубилай сам рассмеялся своему остроумию, и все присутствующие переглянулись и рассмеялись. Толстый распорядитель приемов налился кровью и зажал себе рот ладонью, будто бы с трудом удерживаясь от хохота.

Великий хан говорит о сборах, как одетый в продымленную овчину пастух. На самом деле ханское кочевье из столицы в летний дворец Шаньду представляет собой невиданно роскошное и многолюдное шествие. Разве не двинутся длинные вереницы равнодушных мохнатогорбых верблюдов, несущих все необходимое, чтобы ежедневно кормить изысканными яствами и поить дорогими винами привередливую толпу придворных? Разве не побегут тысячи проворных слуг и разнаряженных ловчих с борзыми собаками и ручными гепардами в поводу, не поскачут блистающие доспехами всадники с реющими на ветру бунчуками? И сам великий хан как будто поедет в войлочной кибитке под пронзительный визг тележной оси, а не в бамбуковом домике, обитом изнутри тигровыми шкурами и водруженном на спину белого слона… Что и говорить, владыка монголов, китайцев и сотни других народов, платящих ему неисчислимую дань, умеет тонко шутить!

Го Шоу Гин низко поклонился и ответил тихим голосом:

– О, величайший и ослепительный, разреши ничтожным астрологам подождать благоприятного сочетания созвездий и после согласования с почтенным советником Айсе доложить наилучший день для начала твоего царственного пути. Вот прибывший из далекого монастыря предсказатель и астроном Гао, он поможет нам в поисках счастливой истины.

Худой монах с обветренным спокойным лицом вышел вперед и наклонил бритую голову.

– Давайте, ищите побыстрей, а то вон уже и степь покраснела от маков, и кобылицы носят переполненное вымя, и овцы беспокоятся, и ветерок подсушил дороги, – сказал Хубилай и, махнув рукой, добавил с хитрой усмешкой: – Наверно, звезды на днях расставятся так, как нужно моим мудрым гадальщикам, чтобы объявить начало кочевки. Так, ну ладно. Эй, Ванху!

Красивый молодой темник Ван Чжу стремительно приблизился и остановился перед ханом. Хубилай одобрительно поглядел на него.

– Проверь как следует твоих китайских солдат, Ванху. Назначаю тебя начальником охраны дворца во время моего отсутствия. Ты исполнительный и лихой воин, я доволен тобой.

Лицо китайца вспыхнуло радостью, он упал ниц у ступеней трона, легко поднялся и попятился к выходу.

Поглядев ему вслед, Хубилай медленно проговорил:

– Что ж, надо бросить кость и китайцам. Пусть Ванху дни и ночи не сводит глаз с пустого дворца. Это большая честь, и пусть вместе с ним гордятся все мои мудрецы, историки, повара и певицы. Ты недоволен моим решением, Сугату? Что ты надулся, старый барсук?

Сугату-нойон молча развел руками. Хубилай по-свойски подмигнул ему:

– Пришел ко мне на прием в старом чапане, порядка не знаешь?

– Я прямо со смотра войск восточных провинций. Скакали к тебе всю ночь… – пробормотал Сугату-нойон, злобно покосившись на расшитые изумрудами сафьяновые сапоги Ахмеда.