— Регин, ты прости за вопрос, но кто его отец? — присела на ступеньку Ия, понимая, что просто так от Регины всё равно не отделаться.

— Да не знаю я, Ия. Не-зна-ю, — произнесла она по складам. — По пьяни дело было. Я и трезвая себе особо ни в чём не отказываю. А уж когда под шафе — тем более. А там в баре были такие мужики. Как на подбор. Да не один. Вот я со всей этой футбольной командой и перетрахалась. Или волейбольной. Кароче, они у нас на сборах были, или на соревнованиях. Как в анекдоте. И хер его знает кто из них отец Руслана, и откуда они приезжали, и куда уехали — тоже. И мне-то по большому счёту плевать что обо мне подумают. А вот ребёнку не хотелось, чтобы в глаза говорили, что мать его нагуляла. Поэтому он у меня для всех от донора. А имя донора скрывает тайна договора. Так что вот. Ладно, пойду. Совещание у меня, — и не поинтересовавшись, а слушает ли её ещё кто, выдохнула Регина. — Твой сегодня прямо радостный какой-то, — хмыкнула она, словно Марат только что попался ей на встречу. — Ты ему, наконец, дала что ли?

— Радостный? — вроде и нечему было уже обрываться, а всё равно что-то как оборвалось внутри. — В смысле «наконец дала»?

— Ой, ну что ты как маленькая. Шучу я. Обычно так язвят, когда видят, что мужик злой: жена, видать, не дала. А когда приходит довольный на работу, хорошо ему, говорят: наконец дала.

«Значит, хорошо ему? Ну, ясно», — кивнула своим тяжким мыслям Ия.

— А твой бегает, только что не подпрыгивает. О, бля, а какой букетище заказал! Только что принесли. Ой! Прости, прости, за спойлеры, — опомнилась она. — Испортила тебе, чёрт побери, сюрприз.

— Ничего, Регин, ничего, — вздохнула Ия и встала. Проглотила подступивший к горлу комок. Она сильно сомневалась, что эти цветы предназначались ей. — Ладно, давай, работай! Я тоже пошла. Пока!

Убрав телефон в карман, повернула в кухню. Да так и застыла в дверном проёме.

— А вот и мама! — первым встретил её улыбкой Марко.

— Мама! Мама! Мамочка, как ты себя чувствуешь? — кинулись к ней обниматься девчонки. — Марко сказал, что ты заболела. И что тебя не надо будить.

— Хорошо я себя чувствую. Хорошо, — перецеловала она их в русые макушки. — Ариш, ты как? — посмотрела внимательно на поджившую царапину.

— Тоже хорошо, — послушно выстояла та, опустив голову, а потом радостно развернулась, чтобы Ию поцеловать.

— Вы поели? — выдохнула Ия, осматривая кухню. Какой бардак!

— Давно, — улыбнулась Натэлла Эдуардовна и правильно оценив Иин взгляд, поторопилась добавить: — Да вы не переживайте, Анастасия Павловна, я всё приберу.

— Да! Давно поели, — бегом вернулись к столу дети и принялись рассказывать, перебивая друг друга. — Натэлла Эдуардовна сварила кашу. А Марко сделал нам неправильные бутерброды. А теперь мы тебе делаем салат.

— Мне? — едва сдержала она подступившие слёзы. Непрошенные. Неожиданные. — Салат?

— Эй, эй, — загородил её широкой спиной Марко, чтобы никто их не видел и коснулся руки. Погладил пальцем. Сжал. — Ну ты чего? Всё хорошо?

«Хорошо? — удивилась Ия. — А ещё может быть хорошо?»

— Давай отойдём, — кивнул он на улицу и уже выходя, обернулся к девчонкам. — Аккуратней с ножами! Маме ваши пальцы в салате не нужны. Натэллочка Эдуардовна, гляньте за ними.

И буквально выставил Ию за дверь.

— Ты вообще в своём уме? — зашипела Ия, понизив голос. — Ты что себе…

Но он не дал ей закончить, прижал к стене.

— Нет. Я же Луд, помнишь? — и впился губами, не давая договорить. Жадно. Ненасытно.

— Прекрати! — отвесила ему Ия такую пощёчину, что заболела рука. Она перехватила её за запястье другой рукой и прижала к себе. — Да как ты смеешь! При Натэлле. При детях.

Он потёр щёку, рукой подвигал челюсть и мрачно глянул на Ию.

— Хороший удар. Смею что? Готовить тебе завтрак? Входить в твой дом? Обращаться к тебе?

— Марко, мне очень жаль, что так вышло.

— Жаль? Чего? Что провела со мной ночь? Что умоляла не останавливаться и до хрипоты выкрикивала моё имя? Или жаль, что изменила своему жалкому муженьку?

— Не смей называть его жалким, — возразила Ия, как-то ещё по привычке что ли защищая Марата. Или потому, что теперь была куда более виноватой, чем он?

— А я смею, — усмехнулся Марко. — Тебе мало того, что ты от него услышала? А знаешь, если бы я не звезданул его по роже, разбитая губа могла быть у тебя, а не у него. Не удивлюсь, если бы он поднял на тебя руку. А так, похоже, побоялся.

— Ах вот как? — выдохнула она. — А ты не подумал, что если бы не лез, если бы не размахивал своими кулаками, то, может, он ничего и мне бы не наговорил. Так и знала, что это был ты, — покачала она головой. — Так и знала, что он был настолько зол не просто так. Да по какому праву ты вообще позволяешь себе здесь распоряжаться? Кто позволил тебе распускать руки?

— Он и позволил. Когда назвал тебя перепуганной курицей. Когда обвинял, что это ты недосмотрела за ребёнком. Не выношу грубость по отношению к женщине. И когда орут на мать своих детей — особенно. Жалею только, что всего один раз ему вмазал. Надо было избить так, чтобы ему и в голову не пришло отыграться на тебе. Но прости, что пожалел твоего драгоценного Марата.

— Да ты и правда луд, — зло, сквозь зубы выплюнула Ия.

И хуже всего не то, что её аж колотило от злости, а то, что она всё ещё чувствовала на своём теле его сильные руки, ещё задыхалась в его объятиях, его поцелуй ещё дышал на её губах и, стоя рядом с ним, она никак не могла избавиться от этого наваждения.

— А ты самая красивая, самая потрясающая, а теперь ещё и самая желанная женщина в мире, — коснулся он большим пальцем её губ. — Моя женщина.

— Нет, Марко, — вжалась Ия в стену, уворачиваясь от его руки. — Не твоя.

— Хочешь всё забыть? — усмехнулся он. — Хочешь жить дальше, как ни в чём ни бывало? Уже не получится, Анастасия Павловна.

Ия сглотнула, но ничего не ответила. И когда его рука легла на затылок и подтянула её к себе, уже даже не сопротивлялась.

— Ты — моя! — сказал он, обдавая губы горячим дыханием. — Моя и точка!

А потом отпустил.

— А сейчас ты будешь есть салат, что дети нарезали специально для тебя. Пить чай, что для тебя заварила Натэлла Эдуардовна. И думать о том, что ты имеешь право быть любой. Смешной или расстроенной, испуганной или смелой, уставшей, злой, несправедливой. Имеешь право ошибаться. Как и все. Но ты важна такой, какая есть. Помни об этом. И ни для кого не меняйся. Если спросят, скажи детям, что у меня появились срочные дела, — развернулся Марко и пошёл.

— Луд! — окликнула его Ия и показала на дверь. — А ты?