Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какие вас устроят доказательства? Его голова? Ухо?
– Его перстень с черным бриллиантом.
– Перстень тянет не меньше десяти штук зеленых…
– Хорошо, мы его у тебя купим.
– Сто штук зеленых.
– Ты же только что сказала десять.
– Десять перстень. Девяносто за мое хорошее к вам отношение. Не забыл про бумажку с тремя подписями? Она того стоит.
– У нас нет столько денег.
– Я согласна на бережок.
– Какой бережок?
– Двенадцать участков от Щеглов до Глухова, что ты зацепил под дачки для себя и вашей своры.
– Откуда ты знаешь?
– От Кащеева.
– Он погиб в Америке?
Мака снова расхохоталась:
– Он никуда не уезжал.
Чиновник побледнел и почувствовал, как его левая штанина становится влажной и теплой.
Мака брезгливо поморщилась:
– Все-таки обделался?
Губы гостя задрожали:
– Он здесь?
– Не трясись, в доме его нет. – И она снова окликнула телохранителя: – Трофим, выведи мужика, усади в такси и заплати шоферу. Вернешься, примешь душ.
Вячеслав Антонович ехал домой, и в его виске бились вместе с пульсом одно слово «ОБОШЛОСЬ!» Он не помнил, как вышел из машины, как поднялся на второй этаж, как вошел в дверь. Три болонки заливистым лаем встретили хозяина. Мадам Стеколкина, флегматичная крупная дама, безразлично оглядела мужа:
– Опять пьяный?
– Почти трезвый, только описался. Дай мне переодеться и оставь в покое.
– Скотина. – Беззлобно бросила женщина и уплыла за пижамой. Вячеслав Антонович задержался в прихожей, поднял собачек на руки, поцеловал их мокрые холодные носы, тихо сообщил зверюшкам:
– Мои дорогие собачки, ваш хозяин пока жив, а вот жив ли другой дядя, или его усыпили, еще предстоит выяснить. – И засеменил в ванную.
Они лежали на своем супружеском ложе, и обоим не верилось, что все позади. Таня смотрела в потолок и чему-то улыбалась. Внезапно улыбаться перестала и повела носом:
– Курил сегодня?
– Нет, что ты.
– Врешь. От тебя пахнет.
– Тогда зачем спрашиваешь?
– Потому что ты обещал.
– Сама знаешь, что пришлось пережить…
Они снова долго лежали молча.
– Ты счастлив? – Татьяна погладила мужа по волосам и погасила свет.
– Не знаю, Танечка. Почему-то пусто внутри. И особой радости, так сказать, нет. – Ответил Постников, взял руку жены в свои руки и поцеловал: – Спасибо тебе за все.
– Ты сам все сделал.
– Нет. Без тебя, мамы Руфы и Олега я бы не выдержал.
– Друзья у тебя настоящие. А радости нет, потому что устал. Слишком много нервов потратил. Спи.
– Не могу. Еще не отошел.
– Тогда давай поговорим. Что тебя беспокоит?
– Обидно, что работа стоит. Неделя потрачена, так сказать, впустую….
– Не кокетничай, Тихон. Эта неделя показала, что люди одобряют твою деятельность и доверяют тебе. А это дорогого стоит. Я горжусь тобой.
– Танюш, я хочу с тобой посоветоваться.
– О чем, милый?
– Я тебе рассказывал про девушку, которая остановила в Москве танк?
– Да, рассказывал. Твоя героиня – подружка самого страшного человека в нашем городе.
– Это так. Но она же совершила подвиг.
– И что теперь?
– Я думал как-нибудь отметить ее мужество.
– Отметь. Теперь ты законно избранный мэр. Кто может тебе помешать?
– Я не знаю как? Выдать ей денежную премию, так сказать, смешно. Вряд ли она нуждается в деньгах.
– Выдай лучше мне премию. Я куплю тебе пару новых рубашек. Пока ты представительствовал, свои две белые сорочки превратил в ветошь. Мне их уже не отстирать…
– Танюш, я же серьезно.
– Я тоже.
– Давай о нас потом. Посоветуй, как мне ее отметить.
– Попроси Прудкина, пусть выдаст статью о твоей героине. А что еще можно? Хочешь, напиши в Кремль, представь ее к награде или сделай почетным гражданином города.
– Это идея! У нас пока подобной формы поощрения нет, но можно начать с Маки.
– Ее зовут Мака?
– Да.
– Странное имя. Скорее подходит обезьяне.
– Странных имен много. Важно не само имя, а человек, который, так сказать, его носит.
– Не умничай Тиша. Я и так знаю, что ты умный.
– Прости, больше не буду.
– Вот и молодец…
– Да, пусть Мака станет почетной гражданкой Глухова.
– Ты доволен?
– Доволен. Я бы сам не додумался. В торжественных институтах твой муж слабак. – Тихон обнял жену и поцеловал в губы.
Татьяна нежно, но решительно отстранилась:
– Не надо сегодня, Тиша. Ты устал, да и думаешь о другом. – Она хотела сказать «о другой», но вовремя себя поправила: – Ты не обиделся?
Вместо ответа услышала ровное дыхание мужа. Постников умел засыпать мгновенно.
Под шелест волн на горящих углях дозревала баранина. Степан Хорьков внимательно следил, чтобы от капель жира не поднималось пламя, и тут же гасил его водой из пластиковой бутылки. Сергей кривым афганским ножом кромсал томаты в салат. Природа встречу друзей не омрачала. На небе ни облачка. Ветерок едва шелестел в листьях акаций. Мягкое осеннее солнце повернуло на закат, и ярким пламенем отражалось в окне дачного домика. Дачка стояла на скале, внизу плескалась море. Это был тот самый рыбацкий домик с банькой, где Голенев с друзьями-афганцами допрашивал бандита Чирика. Они вспомнили, как поджарили бандиту задницу в бане и как тот раскололся.
Здесь было все также, только листья винограда уже покраснели. Спелые кисти свисали внутрь беседки. Олег оторвал губами одну ягоду. Она имела сладкий, немного хмельной вкус.
– Сережка, почему виноград не собираешь? Он уже перезрел.
– Куда его девать. Пусть висит. С ним как-то красивее… – Улыбнулся Скворцов и принялся стругать лук.
– Я был на суде. Твоему Чирику дали пожизненный. – Продолжил Хорьков прерванный разговор. Выглядел Степан как всегда мрачным, смотрел исподлобья: – Я бы на твоем месте его тогда порешил. Он зарезал Тоню.
– Наверное, я тоже. – Не прекращая орудовать ножом, высказался Сергей.
– Чирик всего шестерка Кащеева, – возразил Олег: – А Гену мы в Москве достали.