— А вы, наверное, всех в поселке знаете, — обратилась она к почтальонше, считая, что теперь имеет на это моральное право. — Не скажете, где мне Павла Ячменного найти, который в газету районную заметки пишет?

Почтальонша еще и рта не успела открыть, а всезнающая бабка уже зачастила:

— Эка, вспомнила прошлогодний снег! И зачем тебе только этот охламон понадобился? Пашка-то Ячменный, он же совсем спился, ни в какую газету его и близко не пускают! Торчит в «Васильке» день-деньской, там его и найдешь, коли понадобился, только приличной женщине с ним и разговаривать-то не о чем!

Тут Надежду Николаевну отодвинула от прилавка дородная дачница в фиолетовой соломенной шляпе с огромными полями, которая принялась выяснять у продавщицы, почему в магазине нет диетических макарон и обезжиренного масла. Продавщица включилась в бурную дискуссию, бывает ли масло обезжиренным, а макароны диетическими, и Надежда покинула магазин.

Кудлатая собачонка все еще маялась перед входом. Она взглянула на Надежду умными блестящими глазами в поисках сочувствия и тихонько взлаяла.

— Ну, потерпи еще немножко! — проговорила Надежда Николаевна, потрепав четвероногую страдалицу по лохматому загривку. — Видно, твоя хозяйка все еще не наговорилась! Дома-то ей, кроме как с тобой, и поговорить не с кем!

Она решила отложить встречу с бывшим корреспондентом Ячменным до следующего раза, потому что сумка с покупками оказалась неожиданно тяжелой.

Путь обратно занял гораздо больше времени из-за набитой сумки, зато Надежда вдоволь наелась поздней земляники и видела двух ящериц, греющихся на солнышке.

Люська сидела на своей половине и не показалась, потому что третьего дня Николай Иваныч провел с Надеждой воспитательную работу и строго-настрого запретил покупать для Люськи спиртное — ни водку, ни даже пиво, ни самое дешевое пойло под названием «Плодово-ягодная настойка».

Увидев эту настойку в магазине, Надежда едва не прослезилась и поразилась, до чего бывают вечными и неизменными некоторые вещи, поскольку именно это вино они с ребятами, будучи в студенческом строительном отряде лет тридцать назад, покупали в деревенском магазине и называли его «Плодово-выгодное», поскольку стоило оно по тем временам баснословно дешево, а именно 87 копеек бутылка.

Надежда разобрала сумку и наткнулась на письмо. Идти к Семену было боязно — вдруг и вправду собаку спустит, однако победу одержало чувство долга, и она отправилась.

— Ты, главное, не бойся, — неожиданно сказала ей вслед Аглая Васильевна, эту фразу следовало трактовать так, что у нее опять наступило временное просветление.

Надежда помахала старухе рукой и подошла к мрачному дому. Непонятные густые кусты так разрослись, что не видно было, что творится на участке, Надежда приблизилась к ободранной калитке, когда-то выкрашенной зеленой краской, и взялась за ручку.

— Семен Степанович! — крикнула она. — Я вам письмо принесла, почтальонша просила передать!

Ответом ей было зловещее молчание, даже сорока, сидевшая неподалеку на елке, перестала трещать.

«Что делать? — думала Надежда. — Хоть бы ящик почтовый на калитку повесил… Может, заложить письмо между калиткой и засовом? Помнется, порвется или вообще потеряется, а там, может, документ какой важный… Бросить через забор и уйти? А вдруг дождь пойдет… Брать-то некому, вроде бы сороки писем не воруют…»

Тут сорока опять застрекотала, да так бойко, что Надежда засомневалась насчет писем. Она подумала немного, оглянулась на сороку и тронула калитку.

Против ожидания двор у Семена оказался не такой запущенный, дорожка к дому была чисто выметена и присыпана кирпичной крошкой, на крыльце ничего не валялось. Надежда снова позвала хозяина, и тогда откуда-то из-за кустов вышла на дорожку большая темно-серая собака. Собака явственно хромала на левую переднюю лапу, но поглядела на Надежду очень сурово.

— Я хозяину письмо принесла, — проговорила Надежда, потому что жутко было стоять наедине с опасной зверюгой.

Она показала письмо, а когда неосторожно махнула рукой, собака угрожающе зарычала и сделала движение в ее сторону. Надежда слегка запаниковала и попятилась, собака в ответ шагнула ближе, при этом наступив на больную лапу. Очевидно, ей было очень больно, потому что собака громко взвизгнула и поглядела на Надежду с ненавистью. Надежда с трудом оторвала взгляд от желтых собачьих глаз и увидела, что в окне, что выходило прямо на калитку, слегка шевельнулась вылинявшая занавеска.

«И правда, чокнутый! — раздраженно подумала она. — Я же к нему не лезу, по делу пришла!»

Она бросила письмо собаке под нос, развернулась на пятках и захлопнула за собой калитку, успев услышать, как заскрипели ступени крыльца под тяжелыми мужскими шагами.

Ближе к вечеру Надежда обрызгалась средством от комаров и вышла в лес набрать земляничного листа, который добавляла в чай для аромата и для здоровья. Может, и поздних ягод немножко попадется. Хоть и наелась она земляники утром, а в августе ягода самая сладкая, можно и впрок поесть. Далеко в лес заходить одна она боялась, но тут нужно было пройти всего ничего — до ближней полянки.

Однако не успела она отойти от дома, как услышала за деревьями голоса и взрывы смеха.

Выглянув на полянку, Надежда огорчилась: именно там, где она рассчитывала собрать земляничный лист, стоял трактор с заглушенным мотором, а возле него, расстелив на траве брезент, сидели трое рабочих в куртках с надписью «Лесное хозяйство», и с ними — Люська. Лицо у Люськи полыхало, как маков цвет, она хохотала, запрокинув голову, костылик валялся рядом.

Тут же, на брезенте, был накрыт «стол» — пара початых бутылок водки, помидоры, свежая зелень, чугунок картошки, миска соленых грибов.

Надежда вышла из-за деревьев, поздоровалась с рабочими и обратилась к Люсе:

— Люсь, тебе же завтра в медпункт, гипс снимать… ты бы не пила, а? Доктор ругаться будет…

— Да иди ты! — беззлобно отмахнулась та и снова потянулась к недопитой бутылке. — Не видишь — люди отдыхают! Тебе что — больше всех надо?

— И Николай Иваныч сердиться будет, — продолжила Надежда Николаевна увещевать непутевую соседку. — Ты же знаешь, как он этого не любит…

— Да пошел он! — Люська не гналась за разнообразием. — Кто он мне, чтоб командовать? Не муж, не брат, не отец родной! Подумаешь — полюбовник! У меня таких, может…

— Ну, Люсь, зря ты так! Он же к тебе по-хорошему… помнишь, ты же сама говорила, что все зло от пьянства…

На этот раз Люська вообще не удостоила ее ответом.

Надежда вздохнула: ее воспитательных талантов явно было недостаточно для того, чтобы наставить Люську на путь истинный. Работяги глядели на нее неодобрительно — пришла, мол, мымра какая-то, удовольствие только портит. Один, худой, долговязый, со впалой грудью и длинными темными волосами, забранными в «конский хвост», даже буркнул себе под нос что-то сердито, второй, самый старший, набычился, глядел исподлобья и демонстративно отодвинул от Надежды подальше бутылку водки.