— Пять? Он совершил пять убийств? — заинтересованно переспросила Надежда.

— Ага, — подтвердил Ячменный и для большей убедительности продемонстрировал раскрытую пятерню.

— А я читала только про четыре. Про убийство Елизаветы Телегиной, Эрика Францевича Егера, Петра Самокруткина и Владимира Горелова, — перечисляя имена жертв, она загибала пальцы.

— Верно, — подтвердил Ячменный и кивнул. Поскольку водка уже начала делать свое дело, а он и до того был не слишком трезв, кивок вывел его из неустойчивого равновесия, и корреспондент едва не свалился со стула. Придав себе более устойчивую позу, он слегка заплетающимся языком произнес:

— А про Федьку-то и забыли!

— Про какого Федьку? — переспросила Надежда, на всякий случай отодвигая от Павла графинчик с остатками водки.

— Про Федьку Ломакина! — торжествующим тоном ответил Ячменный. — Про Федьку Ломакина-то вы и забыли!

— Я про него не забыла, я про него просто не читала. Мне эта заметка на глаза не попалась…

— Очень жаль! — Ячменный дотянулся до графинчика, налил себе еще водки, торопливо выпил и продолжил заплетающимся языком, но с большим воодушевлением: — Заметка про его тра… три… трагическую смерть была моей самой большой жур… журналистской удачей! Ее даже хотели выдвинуть на районную премию! В этой заметке мне удалось добиться сочетания высокого литературного стиля и лаконизма подлинного дока… документа! Но кому сейчас это интересно…

— Мне интересно, — Надежда снова отодвинула графин, чтобы удержать незадачливого корреспондента в бодрствующем состоянии, но тот уже терял связность мысли. В последнем порыве он протянул руку вперед и указал на сидящего за соседним столом мрачного типа с густыми сросшимися бровями и глубоко посаженными глазами:

— Вот он все знает… он с Федькой был вот так… — Ячменный сдвинул два кулака, показав степень близости мрачного незнакомца с покойным Ломакиным. Это усилие отняло у него последние запасы энергии, и корреспондент уронил голову в тарелку с сельдью.

Надежда озабоченно посмотрела на безжизненного корреспондента, на всякий случай проверила его пульс.

Пульс был ровный, а когда из тарелки донесся ровный могучий храп, она окончательно успокоилась: жизни и здоровью Павла Ячменного ничто не угрожало.

Она уже хотела покинуть гостеприимное заведение «Василек», как вдруг мрачный мужчина за соседним столом проговорил:

— Правду Пашка сказал. Мы с Федькой, покойником, большими друзьями были. И рыбу с ним ловили, и на охоту ходили… Федька, покойник, хороший охотник был! Выпить мог целый литр — и хоть бы что! Ни в одном глазу!

Надежда не очень поняла, почему способность выпить целый литр, не пьянея, говорит о покойном Федоре как о хорошем охотнике, но не стала сбивать нового собеседника с мысли.

— Попался бы мне тот гад! — прорычал мужик, сжав правую руку в огромный кулак. — Я бы его вот этой самой рукой…

— Как же это случилось? — спросила Надежда, пододвинувшись поближе к мрачному рассказчику. — Как погиб ваш друг?

— Собрались мы с ним на охоту… — мужчина понизил голос, — все уже собрали, кроме самого главного…

— Патронов, что ли? — догадалась Надежда.

— Каких патронов? — Рассказчик облил ее презрением. — Выпивки у нас не было. А без этого дела какая охота? Мало ли, ноги промочишь, и вообще…

— Так сейчас вроде с водкой нет проблем… в любом магазине, в любое время продают. Совершеннолетним, конечно…

— Я на вас удивляюсь, женщина! — Мужчина снисходительно вздохнул, как будто разговаривал с малым ребенком. — Кто же на охоту магазинную водку берет? Вы бы еще эту… коку-колу!

— А какая еще бывает, кроме магазинной? — Надежда удивленно захлопала глазами.

— Известно какая! У нас некоторые старухи варят… очень даже качественно! Особенно Кузьминична, что возле пекарни живет. Что Кузьминична варит — вот это настоящая вещь, никакая магазинная не сравнится…

Надежда побоялась, что ее новый собеседник увлечется посторонней темой и забудет про покойного Федора, но тот вернулся к началу повествования:

— Вот он к ней-то, к Кузьминичне, и пошел. Ушел, и нет его… я жду-жду, думаю — что за дела, нам уже выходить пора, а Федьки все нет. Отправился искать его… подошел к домику Кузьминичны — ну, который возле пекарни, с коричневыми ставнями, у нее еще знак такой — если герань на окне, значит, можно заходить, товар имеется. Вижу — порядок, стоит на подоконнике горшок, хотел в окошко постучать, смотрю — а в кустах, возле этого самого окошка, Федька лежит… ну, думаю, это сколько же он выпил, если с ног свалился? Наклонился к нему, за плечо потрогал — а он уж остывать начал! Перевернул его на спину, смотрю — вот тут рана ужасная! — Мужчина показал на свое горло.

— На себе нельзя показывать, примета нехорошая… — машинально проговорила Надежда.

— Ну, вот аккурат тут! — На этот раз рассказчик показал на горло безмятежно спящего Ячменного.

— На других тоже нельзя…

— Если бы мне тот гад попался, который Федьку порешил — я бы его своими собственными руками! — Рассказчик шарахнул по столу огромным кулаком.

— Василий! — строго прикрикнула на него буфетчица. — Ты не дома у себя! Ты мне всю мебель переломаешь, всю посуду перебьешь! Что же мне тогда — закрываться?

— Зинуля, все! Я тебя понял! — Надеждин собеседник стушевался, видимо, здешняя буфетчица обладала среди посетителей «Василька» непререкаемым авторитетом.

Надежда попрощалась с аборигенами и отправилась в медпункт.

На выходе из «Василька» она буквально нос к носу столкнулась с той невзрачной, но хорошо информированной старушонкой, которую она встречала в поселковом магазинчике. Старуха пристально посмотрела на Надежду и довольно отчетливо пробормотала:

— Некоторые из себя много воображают, а сами что ни день по пивным шляются!

«Все, теперь моя репутация в поселке окончательно погибла! Слух распространится в полчаса, да еще и прибавят по пути вдесятеро!» — удрученно подумала Надежда.

Но сделать она ничего не могла и направилась в медпункт.

Гипс Люське не сняли, сказали, что нужно походить еще недельку. Люська по этому поводу не сильно расстроилась, вообще она глядела лисичкой, и Надежда заподозрила, что ее бедовая соседка разжилась где-то если не водочкой, то какой-нибудь бормотухой.

Люська подхватила костыль и бодро похромала к переезду, где должен был ждать их участковый.

— Доктор говорит, что нога плохо заживает! — громко делилась она. — Ты, говорит, Люся, наверное тяжелую физическую работу выполняешь, нужно себя поберечь… Вот я скажу Николаю — пускай меня на руках носит…

Тут из-за поворота показалась монументальных размеров бабища, занявшая едва ли не всю не слишком широкую улицу. Люська мигом заткнулась, будто ей всунули кляп, и подхватила Надежду под руку. Надежда сначала не обратила внимания, потом ощутила, как ее спутница напряглась, как струна, и все поняла.