«Да провались они все! — разозлилась Надежда. — Что я — в охранники Люське нанялась или в няньки? Взрослая же баба, сама знает, что делает! А с меня и старухи достаточно. Хотя, ей-богу, со старухой хлопот меньше…»

Очевидно, эти мысли отразились на ее лице, потому что Люська отвернулась и замолчала.

— Мамаша, — уважительно проговорил, вступая в разговор, третий из Люськиных собутыльников — малого роста мужичок с пегими волосами и таким большим носом, что непонятно было, как он помещается на его небольшом сморщенном лице. — Мы тут маленько… закусываем. Может, посидите с нами? Для компании… Мы не какие-нибудь, мы по-хорошему… вот, Людмила нам картошечки отварной принесла, молоденькой… и грибки у нас хорошие… только засолили, со смородиновым листом, честь по чести!

— Грибы? — машинально переспросила Надежда, забыв обидеться на «мамашу». — Нет же в лесу грибов… сухость такая стоит…

— А это места знать надо! — рассудительно продолжил рабочий, которому явно хотелось поговорить. — Это вы, мамаша, если так пойдете, без толку да без разумения, так их и правда нет, а вы пройдите Елизаветино поле, за ним аккурат начнется Егерская тропа. Так вот по той тропе совсем немножечко пройти, и будет грибов видимо-невидимо… хоть косой их коси! Не всякие, конечно, насчет боровиков врать не буду, для боровиков еще время не подошло, а груздей, к примеру, и рыжиков — прям-таки прорва!

— Егерская тропа? — машинально переспросила Надежда. — Это еще что за тропа такая?

— А бог ее знает… тропа и тропа, всегда она так называлась. Может, при финнах еще… а только она от самого Елизаветиного поля аккурат начинается…

— Елизаветино поле, Егерская тропа… — задумчиво повторила Надежда.

Эти названия что-то ей напомнили, что-то очень важное, только вот что?

— Ладно, — Люська залпом выпила полстакана водки, подхватила грибов, затем подобрала костылик и шагнула к Надежде. — Пошли, что ли… все настроение ты мне сбила!

Наутро приехавший за Люськой Николай все же учуял запах вчерашнего «пикника», и на второй половине дома разгорелся скандал. Правда, скандал вышел небольшой, всего на полчаса, поскольку Люська после вчерашнего была не в форме. В конце концов, «молодые» помирились, и Николай заглянул к Надежде.

— Надь, — обратился он к ней просительным тоном, — тебе в поселке ничего не надо?

— А что?

— Да вот Люську нужно в медпункт свозить, на осмотр. Я до поселка-то ее довезу, а дальше нельзя — Анфиса узнает. Так ты бы с нами съездила, там бы ее проводила… и приглядела бы за ней, а то… ты же знаешь… — участковый оглянулся на дверь и понизил голос: — Как бы она до выпивки не добралась…

— Газету мне привези, газета по четвергам приходит! — подала голос Аглая Васильевна, у которой снова случилось временное прояснение сознания.

«И еще попробую с почты мужу позвонить, раз уж такое дело!» — подумала Надежда и согласилась.

Николай Иванович высадил их за железнодорожным переездом, смущенно откашлялся и пообещал подхватить здесь же, у переезда, во втором часу.

Люська посмотрела на него насмешливо, но заедаться на этот раз не стала и поковыляла к медпункту, опираясь одной рукой на костыль, а другой — на Надеждино плечо.

Правда, стоило тарахтящему мотоциклу скрыться за бревенчатым пакгаузом, она тут же перестала опираться на Надежду и пошла гораздо бодрее.

В медпункте оказалась большущая очередь — старуха со сломанной рукой, которую привела смешливая веснушчатая внучка, нетрезвый тракторист с разбитой головой и заплывшим глазом, подросток, которого покусала собака, когда он лез в соседский сад за яблоками, пожилой дядька с синим опухшим лицом, который кряхтел, охал и жаловался на недоброкачественную водку, дородная дачница, которую боднула коза и еще с десяток местных жителей и приезжих, нуждающихся в медицинской помощи.

Люська сразу сцепилась языками со знакомой теткой, которая обварила щами руку и пришла на перевязку.

Надежда не хотела попусту тратить время и отправилась на почту, пообещав вскоре вернуться за соседкой.

Почта была совсем близко, через два дома от медпункта.

Надежда попыталась дозвониться до работы мужа, но там было насмерть занято. На всякий случай позвонила домой, но там трубку снять было некому — муж, разумеется, на работе, а кот Бейсик, хоть и большого ума, снимать трубку пока не научился.

Выйдя в разочаровании из телефонной кабинки, Надежда вспомнила, что Аглая Васильевна просила принести ей газету. Тут она, к счастью, увидела знакомую почтальоншу — ту, что передала ей письмо для старика Горелова.

Почтальонша обрадовалась ей как родной (наверняка потому, что Надежда снова избавила ее от похода на хутор) и отдала свежий номер районной выборгской газеты.

— А вот, — добавила она вполголоса, — ты про Пашку-то Ячменного спрашивала… так вот он как раз!

Около невысокого деревянного барьера, который отделял почтовых работников от прочей гражданской публики, стоял, покачиваясь, здоровенный парень лет тридцати пяти с кудрявыми светлыми волосами и детским обиженным лицом, которое несколько портил синяк под левым глазом.

— Точно мне ничего нет? — допытывался он у молоденькой почтовой работницы, которая бодро штемпелевала письма. — Ты, Галя, посмотри хорошенько. Может, из газеты какой письмо или из журнала центрального…

— Да уж десять раз смотрела! — отозвалась та, не прерывая своего занятия.

— Ты на какую фамилию смотрела? — не сдавался парень.

— На какую надо, на такую и смотрела!

— Так ты на фамилию «Ячменный» смотрела, а теперь еще посмотри на «Карельский»!

— Вы мне, гражданин, паспорт на какую фамилию предъявили? — терпеливо отозвалась служащая. — На фамилию Ячменный! На эту фамилию я, само собой, и смотрела. Предъявите на другую фамилию — я на ту посмотрю!

— Что же у меня — десять паспортов, что ли? — обиделся незадачливый корреспондент. — Такого закона нету, чтобы десять паспортов иметь! Паспорт у меня один, на «Ячменного», а Карельский — это мой творческий псевдоним!

Последнее слово он произнес с ударением на «о».

— Такого закона нет, чтобы корреспонденцию на псевдонимы получать, — спокойно отозвалась девушка. — Отойдите, гражданин Ячменный, вы другим гражданам мешаете ко мне подойти.

Ячменный хмуро взглянул по сторонам, никого не увидел, но все же отошел от барьера, слегка покачиваясь и распространяя устойчивый запах перегара.

— Вы корреспондент П. Карельский? — обратилась к нему Надежда, изображая крайнее уважение.

— Ну я! — Ячменный приосанился. — Все-таки знает меня читающая публика! Помнят люди Пашку Карельского! А эти, в «Выборгском крае», не хотят мои материалы печатать! Говорят, что я утратил чувство современности! Утратил, блин, связь с родным краем! Как это я утратил, когда это чувство у меня впитано, можно сказать, с козьим молоком матери! А вам, женщина, что — автограф написать?