И смотрит так, что мое сердце кровью обливается. На ее глазах блестят слезы, рот кривится, будто она хочет заплакать, но держится.

— Ма-ма, — по слогам произносит и тянет ко мне свои ручки, касается холодной ладошкой моей щеки, перебирает по ней пальчиками

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я замираю и чувствую, как и у меня на глаза наворачиваются слезы. Не знаю, как себя вести и ищу помощи вокруг, смотрю на Елену Эдуардовну, застывшую в таком же шоке, а после перевожу взгляд на прибежавшую няню малышки.

— Маша, пойдем, это не твоя мама, — она пытается ее оттащить, но девочка быстро цепляется за мою шею и сжимает руки в замок.

— Нет, это моя мама! — кричит она. — Моя мама, отпусти меня злая длакониха!

— Маша! — уже сердито произносит женщина и девочка меня отпускает.

Даже отходит на шаг. Смотрит исподлобья, затравленно на няню, а потом переводит взгляд на меня. Вытирает слезы со щечек тыльной стороной ладошек и с отчаянием в голосе произносит:

— Скажи ей! — и уже не так уверенно добавляет: — Ты же моя мама, да?

В минуту, когда детские глазки-бусинки смотрят на меня с надеждой, я проклинаю Адама и то, что он не познакомил меня с малышкой раньше. Разве нельзя было сразу нас представить друг другу и избавить меня от необходимости между “сказать нет” и “прижать малышку к себе и не отпускать”.

Знаю, что ей нельзя давать надежду, пока я не в курсе событий, но что делать? Оттолкнуть ее, когда она смотрит так, будто сейчас решается судьба всего человечества? Она ведь ждет, что я что-то скажу или подам знак, дам ей понять, кто я есть на самом деле.

Я не могу.

Тяну к ней руки и обнимаю за плечи.

— Простите, — активизируется ее няня. — Не думаю, что хозяину понравилось бы…

Я смотрю на нее так, что она тут же замолкает и поджимает губы.

— Звоните своему хозяину и обрисуйте ситуацию, — шиплю. — А лучше давайте я, ваше каменное выражение лица играет не в вашу пользу.

Я сомневаюсь, что эта женщина может выражать эмоции. У нее холодные, безжизненные глаза, тонкие бледные губы и светлая кожа. Она не проявляет и капли тепла к малышке, лишь холодно констатирует факты. А еще этот взгляд: ледяной и пробирающий до костей. Не удивительно, что малышка смотрела на нее как-то затравленно и со страхом.

Няня-робот.

Не удивлюсь, что и драконом Маша называла именно ее.

Теперь понятно, почему малышка ищет тепла в совершенно чужом человеке и прижимается ко мне так сильно и доверчиво, что я готова разорвать ее отца. Да что же это такое происходит? Неужели нельзя было по-человечески, чтобы не травмировать ни меня, ни ребенка.

— Мамочка, — шепчет она мне на ухо. — Я знала, что ты плидешь. Всегда знала.

— Малыш… — я отстраняю девочку от себя, беру ее холодные ручки в свои ладони и смотрю на няню, которая уже набирает Адама. — Дайте сюда! — рычу, когда она что-то холодно мямлит в трубку. — Я быстро, ладно, малыш? Постой тут.

Она понимающе кивает и отпускает мои руки. Отхожу, чтобы Маша не слышала наш разговор.

— Ангелина?

— Да я тут. Какого черта происходит, Адам? Твоя дочь что, не знает мать в лицо?

— Она погибла при родах, — чеканит он. — Маша ее никогда не видела.

Я замолкаю, не понимая, почему тогда взрослая девочка так бросается на чужих людей.

— Что мне ей сказать, Адам? Ты лучше знаешь свою дочь, что говорить?

— Скажи, что ты ее мама.

— Что?

Он, конечно же, меня уже не слышит. На том конце провода звучат гудки, а я удивленно смотрю на телефон. Скажи, что ты ее мама.

Так просто!

Я возвращаю мобильный няне и приседаю на корточки, чтобы наши с малышкой лица были на одном уровне.

— Папа звонил? Ты давно тут? Почему папа не сказал, что ты плиехала?

Я злюсь. Той ситуации, что сложилась и из-за того, что мне приходится врать маленькому ребенку. Разве можно обманывать и говорить, что мама, когда это совершенно не так? И почему это должна делать я, а не ее отец? Пусть бы приезжал и все объяснял ей, говорил, почему мамы не было так долго, почему все это время она не приходила. Она только пока об этом не спрашивает, но я уверена, что ей захочется знать.

— Маша, послушай…

— Ты не моя мама, да? — в уголках ее глаз снова собираются слезы. — Ты не соскучилась по мне и не обнимаешь…

— Мама, — киваю я и обнимаю малышку. — Я твоя мама.

Она обнимает меня сильнее, прижимается к моей шее и я чувствую, как маленькая теплая ладошка гладит меня по волосам.

— У тебя такие же класивые волосы, как и у меня. И тоже непослушные, — смеется Маша. — Уложить их так сложно. Научишь меня?

Я киваю, а у самой сердце кровью обливается, а я ведь даже не думала, что подобное произойдет, что уж говорить о маленьком ребенке.

Пока мы разбираемся, Родион решает, что ему нужно наше внимание, и начинает громко плакать.

— А кто там? — малышка удивленно раскрывает глаза. — Лебенок?

— Да, — я киваю.

— Он… наш?

Малышка любопытно смотрит то на меня, то на малыша, пытается встать на носочки, чтобы разглядеть что-то в коляске, но у нее не получается.

— А ты покажешь его мне? А как его зовут? Это твой малыш? Мой блатик?

Снова куча вопросов. Создается ощущение, что девочка постоянно молчит и только сейчас может поговорить.

— Покажу, конечно. Пойдем в дом? — и протягиваю ей руку.

Девочка доверчиво вкладывает ручку в мою ладонь, когда я слышу за спиной:

— Не думаю, что Адама Всеволодовичу понравится то, что вы…

— Ну вот позвоните ему и спросите. А до тех пор, пока не будет никаких распоряжений я, пожалуй, сама решу, что буду делать!

Женщина поджимает губы, но кивает. Берет телефон, но я лишь усмехаюсь.

Уверена, Адам или выключил мобильный, или не возьмет трубку. Это ведь так по-мужски: оставить все проблемы на хрупкие женские плечи и свалить в кусты!