Я едва сдерживаюсь, чтобы не съязвить, все же малышка думает, что перед ней сидит мама и она оставила ее. И теперь боится остаться без матери снова. Я не знаю, что ей сказать, но еще больше переживаю о вопросе “Почему ты ушла?”. Что тогда говорить?

— Не оставлю, Машуль, я буду рядом.

— Плавда? — она широко распахивает глаза, а после встает и бросается ко мне, обнимая за шею. — Ты будешь жить с нами?

— Да.

— А Лоди? Тоже останется?

— Да, Роди тоже останется.

Маша улыбается.

— Я буду его баловать. И иглать с ним, — она мечтательно смотрит на малыша. — Он же выластет?

— Да, вырастет, правда, не совсем скоро. Он только через полгода научиться сидеть.

— А ходить?

— Через год.

— Долго, — констатирует она.

— А ты ходишь в школу? — осторожно спрашиваю.

— В школу? — удивленно смотрит на меня Маша. — Что такое школа?

Я бросаю взгляд на няню, которая аж поджимается и отводит глаза в сторону. Ребенку семь, а она не знает, что такое школа?

— С ней кто-то занимается? — уточняю.

— Конечно. К ней приходят учителя. Лучшие специалисты.

— А дети? — уточняю. — Она играет с детьми?

Няня замолкает, видимо, сказать на это ей нечего. Я и так понимаю, что ни с кем Маша не играет, сидит весь день с игрушками и репетиторами, учится.

— Я занимаюсь гимнастикой, — с гордостью рассказывает девочка. — И мне нлавится лисовать калтины. Математика мне не нлавится, потому что не получается считать, — она хмурится. — Зато я холошо читаю.

То, что малышка образована, я поняла сразу. Это видно по тому, как она составляет предложения и как много слов знает. Сомнений в том, что ребенком действительно занимаются, нет, но это не меняет того факта, что ей нужны ровесники. Она должна играть с детьми, разговаривать с ними, учиться быть социальной. Сейчас же она сидит в красивом доме с грымзой-няней и кучей нанятых репетиторов.

— Тебя отводят куда-то на кружки? Секции?

— Все, что требуется Марии, предоставлено здесь, — тут же выступает няня-робот за моей спиной.

— Да что вы? — кривлюсь, поворачиваясь к ней. — И детей тоже сюда приводят?

— Нет.

— Детей не пливодят, — тоскливо произносит малышка. — У меня есть подружка. Девочка из соседнего дома. Они с мамой плиходят к нам и мы играем. А еще тетя Лиза плиносит папе пиложки, пиложные, толты, но папа их не ест… выбласывает.

Я улыбаюсь от таких откровений, а няня-робот пытается одернуть малышку, за что тут же получает нагоняй. Хватит, наодергивалась уже. Теперь я постараюсь это изменить. Поговорить с Адамом о воспитании и социализации малышки. Ей нужна, если не школа, то хотя бы кружки, где она сможет общаться с детьми. Танцы там, рисование то же, плетение, любое творчество, где она будет в коллективе.

Пока мы с малышкой разговариваем, няня истуканом стоит за моей спиной. Я пожимаю плечами. Пускай стоит, слушает, я почему-то уверена, что весь наш с Машей разговор она передаст Адаму. Это даже хорошо. Уже по пути домой он будет знать, что ему предстоит непростой разговор. Пусть готовится. Девочка должна быть социализированной, раз уж он заставил меня сказать, что я ее мать, значит и ему придется со мной считаться.

— Извините, — произносит няня-робот. — Маше пора заниматься английским, уже пришел репетитор.

— Хорошо, я киваю. Иди, малыш, придёшь, когда освободишься.

Она кивает и выходит за дверь, а я вздыхаю.

— Господи, это что же делается-то, — причитает Елена Эдуардовна. — Малышка даже в садике не была?

Я фыркаю.

— Она не знает, что такое школа, а вы о садике.

— Ужас.

Пожалуй, с няней Родиона я соглашусь. Ужас. И Адам точно не знает, как правильно воспитывать детей. Интересно, кто его надоумил учить малышку на дому. Сейчас же есть множество частных центров и школ, куда такие богатые, как Адам, отдают своих детей. Так почему он не отправил ее туда, а оставил учиться дома? И отчего у нее в семь лет есть только соседская подружка, которую приводит мама, да и то, судя по рассказам, мама приходит не столько ради своего ребенка, сколько ради отца Маши.

Мой мозг отказывается воспринимать реальность. Я не понимаю, что происходит в этом огромном, богато обставленном доме и почему его владелец ведет себя так, будто не знает, что дети нуждаются не только в игрушках и репетиторах. Адам же не совсем бесчувственный. Этой ночью он показал, что может быть нежным с ребенком, умеет искупать его, переодеть, покормить, не спать ночь, чтобы позволить мне отдохнуть. Что не так с Машей, что он не уделяет этого внимания ей?

Или уделяет, но малышке просто нужно женское тепло? Материнская ласка и любовь, возможность поговорить с человеком, который что-то чувствует, а не является безжизненной статуей.

От раздумий меня отвлекает стук в дверь. Я подбираюсь вся, когда вижу Рустама. Этот человек не вызывает во мне положительных эмоций еще со времен моего похищения. Я даже подбираюсь вся, ожидая, что сейчас этот приближенный Адама выпишет мне нагоняй в его отсутствие, но нет. Вместо этого он кратко здоровается и, протягивая мне коробку, произносит:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Адам Всеволодович просил вам передать.

— Спасибо.

Рустам ставит коробку на кровать и, откланявшись, ретируется. Ну как при дворе времен правления королевских династий, честное слово. Дворяне они, что ли, думаю про себя.

К коробке я тянусь не сразу. Вздыхаю, но все же подтягиваюсь ближе и снимаю крышку. Внутри одежда. Белье, платья, брюки, все аккуратно сложено и пошито из дорогих тканей, приятных к телу.

— Ничего себе! — Елена Эдуардовна не сдерживает восторга.

Я лишь кисло улыбаюсь. Не разделяю ее радости. Ощущение, что меня пытаются купить. Или откупиться. Когда на дне коробки я вижу айфон последней модели, это чувство только усиливается.

Его нет три дня.

Ровно столько у меня на плечах два ребенка. И они оба хотят внимания. Родион требует кормлений и укачиваний, а Маша сказок и разговоров. Она очень любознательна, любит танцевать и петь, что с радостью делает, демонстрируя свои умения.