– Можно мне спать в большой синей комнате?

– Если хочешь, – ответила Роксанна с легкой тревогой.

– Ты можешь спать со мной, – проронила Стелла тише.

И Роксанна поспешила согласиться. Хотя перспектива спать в кровати, где Мод испустила последний вздох, не слишком ее радовала. Сон долго не шел, но Роксанна не хотела принимать ксинон. Не в первый вечер. Она уснула, когда занялся рассвет, за несколько минут до того как проснулась Стелла в большой кровати под балдахином.

День сегодня погожий, как и вчера: цвет неба близок к чистой синеве небес, которые можно увидеть на рекламных плакатах и фотографиях в журналах. Былая синева, сказали бы взрослые. Они часто говорят так о том, чего больше нет, с мечтательными и влажными глазами. Здесь, в этой деревне, в этом доме – Стелла знает, – осталось немного былого, немного того, что потерял этот мир. Перед домом пруд, а в пруду плавает большая белая птица, неспешная и изящная. Стелла узнает ее: это лебедь. Она никогда не видела их живьем, но в эту самую птицу превратился Гадкий Утенок. Птица подплывает к берегу, где стоит девочка; замирает ненадолго перед ней, потом вновь кружит по блестящей поверхности. Рядом с домом возвышается каменная колонна, на ней что-то вроде ниши со статуей мужчины, лицо его изъедено временем. Под колонной маленький водоем, окруженный решетчатой оградой. А за прудом – лес. Вообще-то лес повсюду вокруг дома, который он окутывает и защищает. Как теплое мягкое пальто, в котором так уютно и спокойно. Пальто из высоких сильных деревьев, из юрких зверьков с блестящей шерсткой, из земли и воды, из множества и множества жизней.

Ее мать боится. Этого леса, дома, Стеллы. Стелле хочется что-нибудь для нее сделать. Впервые в жизни она желала бы понять, что происходит у кого-то в голове и в сердце, и быть чем-то полезной. Она никогда не чувствовала себя кому-нибудь нужной, даже отцу. Из фильмов и книг она узнавала о людях, от которых всецело зависело счастье других. Было упоительно открывать этот надрыв, эту безмерную радость или боль, овладевающие людьми, которые «любят друг друга». Она, Стелла, тоже хочет быть такой, хочет видеть безмерное счастье на чьем-то лице просто потому, что она пришла из школы; ощутить ту же радость встречи, хоть они и расстались только утром. И горе от разлуки даже ненадолго.

Ее мать спит беспокойным сном; Стелла слышала, как она что-то говорила ночью, ворочалась. Но было в комнате еще что-то. Как будто они не одни. Какое-то… движение, вернее, почти неуловимая вибрация, едва ли более ощутимая, чем на коже, когда на ней выступают мурашки. И это, это «что-то» ожидало.

* * *

Роксанну разбудили пришедшие Марсель, Лизетта и Джеки. Она быстро натянула одежду и, ворча, спустилась вниз. Надо было забраться в этот медвежий угол, чтобы еще не давали выспаться… Но при виде старой четы дурное настроение отчасти ее покинуло. Лизетта крепко обняла ее, как делала, когда Роксанна была ребенком, а Марсель, не любитель выказывать свои чувства, не сводил с нее растроганного взгляда.

– Надо же было предупредить, а? – воскликнула Лизетта.

– Я решилась очень быстро, в одночасье… – ответила Роксанна.

– Вот увидишь, вам будет очень хорошо здесь с малышкой. Она красавица!

– Вы видели Стеллу? – спросила Роксанна и сразу об этом пожалела, ведь ее вопрос предполагал, что она не следит за дочерью.

– Мы встретил-оу ее-у у лесу, когда шл-оу, у дуб-оу.

Роксанна и забыла, какой густой местный акцент у Марселя. Этот выговор, как и валлонский язык, почти исчезли, когда Роксанна была ребенком. Но, услышав Джеки и фермера, который привез ее вчера, она поняла, что они вполне себе живы у здешнего населения, наверно, из-за изоляции, исчезновения туристов, замкнутости.

– Она говорила с вами?

– Ага… да! Очень вежливая девочка.

Все уселись за кухонный стол, и Лизетта сварила кофе. Она принесла хлеб, домашние булочки, немного варенья и консервированных овощей. Роксанна узнала, что у каждого здесь свой сад и огород, все выращивают кур и свиней. Хутор существовал практически самостоятельно, по крайней мере мог стать автономным, если ситуация еще ухудшится и торговля прекратится. Роксанне тоже придется огородничать, если она не хочет умереть с голоду, как объяснил ей Марсель, не миндальничая.

– Да замолчи же, Марсель! Всему свое время. Нам хватает, хватит и тебе, Роксанна, с твоей дочуркой. А потом мы тебе покажем…

Булочка под толстым слоем малинового варенья таяла во рту; если еще обмакнуть ее в кофе – настоящий грех. Это было так чудесно, так полно вкуса детства, что у Роксанны выступили слезы на глазах. Она поспешила скрыть от всех свое смятение, но от Стеллы оно не ускользнуло.

После завтрака Лизетта взяла тряпки и швабры и принялась за уборку на диво быстро и сноровисто. Роксанна сочла себя обязанной тоже поучаствовать. Но она была так неловка и работала с такой ленцой, что Лизетта отослала ее застелить постели. Роксанна недоумевала, с какой стати надо менять белье, в Брюсселе она своего не меняла как минимум два месяца, а здесь от балдахина еще пахло свежестью. Но она сделала то, о чем просила Лизетта. Бельевой шкаф был полон простыней, идеально отглаженных и накрахмаленных, хорошо пахнувших лавандой. Снова нахлынули воспоминания о юных годах; эти прустовские мадленки начинали всерьез ее раздражать. Она сняла «грязные» простыни, развернула чистые, расстелила их и заправила, как могла. Открыла окно и легла на кровать. Синева неба была удивительна; со своего места она видела кроны высоких деревьев, слышала шаги Лизетты внизу, доносившиеся с крыльца голоса Марселя и Джеки, которые беседовали о чем-то по-дружески. Роксанна закрыла глаза и крепко уснула, убаюканная звуками шумевшей вокруг нее жизни.

Вечером она получила сообщение от Мехди: «Тут как всигда бальшой карнавал. Но я жив. А ты, моя старушка Рокси, пастарайся зависти друзей, чем марочить людям голову. Надеюс ты немного думаеш обо мне. Твой дарагой Мехди». Она послала ему оптимистичный ответ, воздержавшись от описания своего состояния духа и первоклассных похорон, которые напоминала ей ее новая жизнь. Вернулась Лизетта с Джеки и принесла Роксанне съестных припасов как минимум на две недели: овощи, мясо (свинину и говядину, которые Лизетта держала в рассоле), хлеб и молочные продукты. Завтра Марсель займется с ней огородом. Джеки даст ей четырех кур и петуха, построит курятник и научит ставить силки в лесу, чтобы не трогать запасов мяса на зиму. От слов «ставить силки» Роксанну одолел неудержимый нервный смех.

Близился сентябрь и с ним начало школьных занятий. Школа в Авланже была далеко, а машинами больше почти не пользовались, поэтому был организован класс в Оссони. Местная учительница давала уроки двум десяткам детей всех возрастов до восемнадцати лет. Стелла присоединится к ним; она будет ездить туда с Марком Грендоржем, хозяином гостиницы, в которой теперь жили его родные, бежавшие из города; он отвозил детей на своей телеге утром и забирал их под вечер. В Сен-Фонтене их было шестеро, со Стеллой – семеро.

Огородничать оказалось сущим кошмаром. Роксанна никогда в жизни не копала землю. Почва была сухая, твердая из-за жары. Марсель работал рьяно, и семьдесят лет, казалось, были нипочем его мощному телу, привыкшему к усилиям. Роксанна рядом с ним потела, кряхтела и не отказывала себе в удовольствии выругаться. Ей приходилось часто останавливаться и много пить. Сердце едва не выскакивало из груди; она вообще была подвержена тахикардии. Ей часто случалось просыпаться утром с пульсом сто двадцать. Эта работа ее убьет. Зимы ей не пережить.