позвонили и сказали о трагической гибели моего лучшего друга. Меня сдерживало только элементарное желание не быть сопляком в глазах уже взрослой дочери. Но я не смог. Я не смог сдержаться. Я рухнул на землю, захлёбываясь слезами, и подполз к большому дереву, чтобы опереться на него спиной. Из моих глаз катились слёзы, я кричал, срывая глотку, постоянно повторяя: «Нет! Почему?!». Мне было больно, просто больно, и ничего более. Когда во мне уже не осталось сил плакать, когда виски сдавливала дикая боль, я открыл глаза, и на мгновенье мне показалось, что возле меня сидел он, Малкольм, и улыбался… Но нет. Конечно же, это была Элиза; дочь обнимала меня и плакала сама. А как мне хотелось в тот момент хоть на секунду увидеть Пэрриша. Ещё раз взглянуть в его огромные серые глаза над целым мостом из веснушек от уха до уха. Хоть раз улыбнуться в ответ на его широкую ассиметричную улыбку. Услышать, как он говорит мне: «Эй, Говард!» – так, как не может сказать никто. Я был готов отдать всё, что у меня есть, любые деньги, да даже свою жизнь.

Я пытался заглушить, хоть как-то унять эту боль в себе практически 30 лет, но до сих пор я не могу забыть этого… этого парня. Меньше чем за год два абсолютно разных человека настолько сблизились, что стали практически частью друг друга.

Я всегда помнил Пэрриша, я всегда любил его…

Несколько лет назад я собственноручно собрал деньги, работая сверхурочно, откладывая несколько лет; я собирал их для того, чтобы осушить то чёртово озеро. Я помню, я копил деньги лет 5, чтобы больше ни одна душа не находилась там. Когда я приехал к старому дому Пэрришей, и машины начали свою работу, я вошёл в дом. Он был полон старых вещей, ведь миссис Пэрриш выезжала из дома в спешке, все картины были на своих местах. Я поднялся по лестнице на второй этаж, к комнате Малкольма. Она была такой же, какой я помнил её практически 30 лет назад. Я открыл шкаф и был ошарашен: вся одежда была совершенно нетронута ни временем, ни молью. На вешалках висела форма «Вестфилда», добрая дюжина рубашек, а внизу аккуратно, как будто под линейку, была расставлена обувь. В окно я слышал гул машин, переговоры рабочих, а в моей памяти всплывали самые лучшие воспоминания. Я вышел на балкон, откуда было видно озеро, и вспомнил наш диалог:

« – У тебя с балкона видно озеро. Красиво.

– Ага. Всё детство хотелось там поплавать летом, но вода всегда холодная.»

– Господи…

Я был напуган теперь. Тогда я даже не мог представить, как всё обернётся… И знаешь, Патрик… Я был в ужасе. Тогда ещё ходили слухи, что это был не несчастный случай, а самое простое самоубийство. Только представь себе это.

– Мистер Говард! – закричал мне рабочий из бригады, когда увидел меня на балконе, – Вы можете ехать домой, тут работы на пару суток!

Я спускался, нехотя. Выйдя из бывшего дома Пэрришей, я хлопнул бригадира по плечу и уехал. Через несколько дней утром меня разбудил звонок.

– Мистер Говард, простите, что так рано. Мы закончили, ребята отгоняют машины через час. Успеете подъехать?

– Да… да, конечно, успею.

Ты даже не можешь себе представить, как я был счастлив увидеть вместо того злополучного озера пустырь. Я заплатил сверх нормы, горячо поблагодарил ребят и ещё полчаса, наверное, простоял на месте.

Ну, иди, Патрик. Уже почти ночь, а завтра вставать рано. Послушай меня: береги своих друзей. Береги Доминика, никогда не бросай его. Будьте всегда вместе, всегда рядом друг с другом…

– Хорошо, мистер Говард. Я буду, – Патрик закивал, прощаясь с мистером Говардом.

Ещё никогда столько мыслей не крутилось в его голове. Ещё никогда он не был так поражён и одновременно растерян. Все уже давным-давно спали, только Доминик ждал своего друга в комнате, ужасно волнуясь.

– Господи, я чуть не умер. Я же волновался! – Доминик налетел на друга с объятиями, чуть тот вошёл.

Патрик зарылся лицом в рубашку Доминика.

– Ну что там? Выпутал что-нибудь?

– Я люблю тебя, Холл.

– И я тебя. Ну, так что? – Доминика прямо распирало любопытство.

– Я узнал, что Малкольм Пэрриш был прекрасным человеком. И мистер Говард теперь для меня открыт с другой стороны.

– Он умер, да? – Доминик сам расстроился, глядя на печальное лицо друга.

Патрик ничего не смог ответить, а Доминик лишь сел на кровать рядом с другом и обнял его, когда тот уронил голову на его плечо.

– Мы будем друзьями вечно, Доминик? Я так не хочу тебя терять, как мистер Говард потерял Малкольма Пэрриша… – голос Патрика дрожал.

– Конечно же, будем, Пэтти. Даже не сомневайся в этом.

Друзья так и сидели, обнявшись, а мистер Говард наблюдал за ними через приоткрытую дверь с улыбкой, надеялся, что ни одному из ребят не доведётся испытать того, через что прошёл он. И надеялся, что Малкольм Пэрриш сейчас тоже где-то рядом и смотрит на этих двух непохожих друг на друга людей, которые так близки. Ведь когда-то и Пэрриш обнимал Говарда точно так же.