— Вы не сообщили в полицию, что жилец вышел и до сих пор не возвратился?

— А зачем? Разве постоялец не может делать то, что ему нравится? Он заплатил. Всегда платил вперед. Часто случается, что жильцы выезжают и никого заранее не предупреждают…

— Выезжают и оставляют свои вещи?

— Чего там они стоят, эти вещи?

— Проводите нас в его комнату.

Владелец гостинички, шаркая туфлями, потащился за ними наверх. Он был еще не старым, но передвигался с трудом, и на лестнице почувствовал одышку.

— Это на четвертом этаже, — выдохнул он.

На лестничной площадке лежала целая гора постельного белья, двери нескольких комнат были открыты, видимо, на время уборки.

— Это я, Роза! Иду с господами на четвертый этаж.

Чем выше они поднимались, тем больше в воздухе чувствовалась затхлость. На четвертом этаже в коридоре не было даже дорожки. Из какой-то комнаты доносились звуки губной гармоники.

— Это здесь…

На двери виднелся номер 33, криво написанный черной краской.

Воздух в комнате был спертым, как бывает в закрытых, непроветриваемых помещениях.

— Здесь все так, как он оставил.

— Вы ничего не трогали?

— Я был уверен, что он вернется… Выглядел прилично… Я даже подумал, что за дело у него в таком районе! Он всегда был хорошо одет, и денег ему наверняка хватало.

— Откуда вы знаете, что у него были деньги?

— Два раза, когда он мне платил, я видел толстую пачку банкнот в его бумажнике.

— Он не принимал гостей?

— Не видели ни я, ни моя жена. А один из нас всегда внизу.

— Сейчас, например, там никого нет.

— Верно, так может произойти, но только на несколько минут, и, как господа слышали, я предупредил горничную…

— Письма он никогда не получал?

— Никогда.

— Кто занимает соседнюю комнату? Соседняя комната была только одна. Номер 33 находился в самом конце коридора.

— Ольга. Такая себе… уличная.

Владелец маленького отеля знал, что крутить не следует: и так полиция знает обо всем, что тут происходит.

— Она сейчас у себя в комнате?

— В это время она наверняка спит.

— Благодарим вас. Теперь нам бы хотелось остаться одним.

Владелец гостинички вышел, шаркая туфлями, злой и нахмурившийся. От столкновения с полицией ничего хорошего не ожидалось.

Мегрэ закрыл за ним дверь и начал осматривать вещи Кюэнде. Открыл убогий сосновый шкаф, плохо отполированный, с еле прикрепленным замком, из которого выпадал ключ.

Здесь не было ничего достойного внимания: пара черных туфель, хорошо вычищенных, летние туфли, почти новые и серый костюм, старательно развешанный на плечиках. На верхней полке лежала шляпа — темная, фетровая, с этикеткой солидной фирмы.

На нижней полке было семь рубашек — шесть белых и одна светло-голубая, кальсоны, носовые платки, шерстяные носки. На соседней полке две пижамы и книги: «Впечатления от путешествия по Италии», «Популярная медицина»[1]и какая-то современная приключенческая книжка…

Меблировка состояла из железной кровати, круглого стола, накрытого скатертью из темно-зеленого плюша, одного кресла, сильно потертого, с выпирающими пружинами. Шторы не были задернуты, а занавески внизу окна пропускали скупой свет с улицы.

Мегрэ стоял у окна. Прежде всего он увидел обширный двор перед не то патрицианским домом, не то маленьким дворцом, находящимся напротив. Рядом с подъездом с остекленным двойными дверями, к которым вели несколько ступенек, стоял большой черный «бентли».

Фасад здания был старательно очищен и приобрел нежный жемчужный оттенок, окна были взяты в старинные наличники замысловатой резьбы.

На втором этаже горела лампа, бросая свет на ковер с прекрасным сложным узором, на стоявшее у окна стильное кресло и овальный столик на изогнутых ножках.

Окна на первом этаже были высокие, узкие, на втором — как бы косо обрезанные, будто в мансарде.

Весь дом, в общем довольно низкий, не был, пожалуй, так велик, как могло показаться, глядя на его фасад. В нем было несколько больших комнат.

Сквозь два открытых окна на втором этаже было видно, что происходит внутри: лакей в полосатом жилете убирал с помощью пылесоса большую комнату, наверное, салон.

— Ты спал эту ночь, Фумель?

— Да, шеф. Почти восемь часов.

— Ты голоден?

— Не очень.

— Я пришлю кого-нибудь, чтобы тебя сменить. А сейчас ты должен усесться в это кресло и смотреть в окно. До тех пор, пока ты не зажжешь свет, оттуда тебя не будет видно.

Разве не так вел себя Кюэнде во время последних пяти или шести недель?

— Обращай внимание на то, кто входит и выходит, а если появится какая-нибудь машина, запиши номер.

Минуту спустя Мегрэ постучал в дверь соседнего номера. Ему пришлось ждать какое-то время, пока он не услышал скрип пружинного матраса, а потом стук каблучков по полу.

— Кто там? — спросил голос из комнаты.

— Полиция!

— Опять?!

И со смирением этот женский голос добавил:

— Войдите!

Она широко раскрыла дверь. Одета в ночную рубашку, явно невыспавшаяся, веки у нее припухли. Грим, который не был смыт перед сном, размазался по ее лицу.

— Я могу лечь?

Почему вы сказали «опять»? Сегодня здесь уже была полиция?

— Здесь нет. Но меня останавливали на улице. Уже несколько недель подряд полиция не оставляет меня в покое. Раз шесть в этом месяце я ночевала в участке. Что на этот раз?

— Надеюсь, ничего. Прошу только никому не говорить о моем визите.

— Разве вы не из полиции нравов? Что-то мне кажется, что я где-то видела вашу фотографию.

Если бы не этот размазанный грим и плохо покрашенные волосы, она была бы совсем недурна. Может быть, немного полновата, но тело у нее было упругое, глаза блестящие, с живым взглядом.

— Я комиссар Мегрэ.

— Что случилось?

— Еще не знаю. Давно вы здесь живете?

— С октября. Как только вернулась из Канн. Я всегда провожу лето в Каннах.

— Вы знакомы с соседом?

— С каким?

— Из тридцать третьего номера.

— С этим швейцарцем?

— Откуда вы знаете, что он швейцарец?

— Определила по акценту. Я работала в Швейцарии три года назад, в кабаре, в Женеве, но мне не продлили разрешения на пребывание в стране. Местные девушки не любят конкуренции.