– Прости, Учитель!.. – Я не стал дожидаться, когда Дьякон заговорит со мной, и, пав перед крыльцом на колени, пополз вверх уже на четвереньках. – Прости и будь милосердным! Позволь мне прежде все тебе объяснить!..

– Две недели назад ты говорил мне те же самые слова, Цефон! – промолвил глава секты, укоризненно покачав головой. – И вот опять ты меня подвел! Второй раз подряд! И второй раз имеешь наглость взывать ко мне о милосердии!

Плохое начало. Я понятия не имел о том, что Цефон уже имел несчастье провиниться перед Учителем, и вдобавок совсем недавно. Это осложняло ситуацию даже для избранного ученика. Лишь тот факт, что меня не разоружили и не взяли под стражу, позволял надеяться, что пророк не планировал подвергать меня излишне суровому наказанию.

– …Однако, разумеется, я тебя выслушаю, – продолжал он, не проявляя пока явных признаков злобы. – Ибо разве справедливо вершить суд, даже не выведав, что помешало рабу божьему вновь исполнить возложенную на него миссию… Встань, Цефон! Идем внутрь, побеседуем о твоем проступке с глазу на глаз.

И, повернувшись ко мне спиной, степенной походкой возвратился в церковь. Я покосился исподлобья на следящих за мной сектантов, после чего поднялся с колен и безропотно последовал за Учителем в пропахшую ладаном его излюбленную обитель.

Внутри Неопалимой Купины присутствовали еще трое сектантов, которые, судя по их усталому виду, справляли здесь всенощную службу. По всем признакам – дежурную, поскольку Дьякон, чье лицо было заспанным, в ней участия явно не принимал. Его кабинет и опочивальня находились, видимо, за церковными кулисами – в ризнице или где-то еще, – но беседовать со мной он предпочел в главном храмовом зале. Приказав служителям удалиться, Учитель подозвал меня к начертанному на стене огромному распятью – центральному изображению среди здешних граффити, коими праведники расписали изнутри всю церковь, не дотянувшись разве что до ее сводов. И расписали, надо отдать им должное, весьма талантливо. С учетом, естественно, своих специфических представлений о вере. Так, к примеру, никаких мадонн с младенцами и пухлых амуров с арфами тут не наблюдалось в помине. Зато хватало ярких, выписанных с нарочитой натуралистичностью сцен из Откровения, где все меченосные ангелы носили доспехи исключительно черного цвета с нанесенными на них оранжевыми огненными крестами.

Само распятье также заметно отличалось от канонического. Христос на нем имел мускулистую фигуру атлета, а крест, на котором он висел, был объят пламенем, да таким жарким, как будто горящую древесину предварительно облили бензином. Лицо припекаемого сзади Спасителя было искажено гримасой дикой боли, а рот открыт в немом, обращенном к небесам вопле. Что, безусловно, придавало картине драматизма, но также расходилось с привычным образом кроткого великомученика.

Опустившись на колени и велев мне сделать то же самое по левую руку от него, Дьякон перекрестился и, не сводя взгляда с распятья, повелел:

– Поклянись пред ликом Пламенного Иисуса-воителя, мой нерадивый ученик, что поведаешь мне о своих прегрешениях все без утайки.

– Клянусь тебе, Учитель, пред ликом Пламенного Иисуса-воителя в том, что… – также осенив себя крестным знамением, немедля отозвался я. И слово в слово повторил за пророком все, что он сейчас сказал.

– Хорошо, – заключил тот. – А теперь рассказывай – я весь внимание…

Даже являйся я на самом деле верующим, Спасителю было бы трудно уличить меня в неискренности. Фактически я поведал о вчерашней стычке в карьере правду. Ту, что Цефон видел собственными глазами до того, как погиб. Я показал даже след от пули, что вскользь задела мне наплечник и сбила меня с ног. После этого документальная часть моей истории плавно перетекла в область художественного вымысла. Но такого, какой вполне мог оказаться истиной, кайся сейчас перед Дьяконом настоящий ученик, если бы он и впрямь выжил и унес от нас ноги.

Дырки от пули, что угодила Цефону в живот и убила его, на моем надеваемом под доспехи комбинезоне не было, так как я снял его с другого трупа. Согласно моей легенде, упав после касательного попадания в наплечник, я стукнулся со всего маху головой о камень, после чего отключился. Я – ненадолго, а вот мой Мю-фон, похоже, навсегда. И когда я пришел в себя, меня уже обыскивал один из напавших на нас головорезов, который опрометчиво счел меня мертвецом. Не дав ему опомниться и схватить «карташ», я сцепился с мародером врукопашную. Он полоснул меня по лицу ножом, но я все же изловчился и вырубил его подвернувшимся под руку камнем. А затем рванул наутек, потому что к нам уже спешили приятели оглушенного мной ублюдка.

Подобрав на ходу автомат кого-то из мертвых товарищей, я бежал со всех ног, метался между камнями и отстреливался наугад, но в конце концов удрал из карьера в пустошь. Скорее всего, я ни в кого не попал, а иначе преследователи обозлились бы и гнались бы за мной до тех пор, пока бы не настигли и не прикончили… Кто они такие? Рыцари Ордена Священного Узла, если судить по экипировке. Как сумели застать нас врасплох? Самому хотелось бы знать! Обрушились, будто гром среди ясного неба, ей-богу, мы даже глазом моргнуть не успели! Думается мне, есть у узловиков на том карьере схрон или потайная пещера, где они отсиживались, пока мы осматривали склоны и устраивали засаду. И убежище то будет нелишне поскорее найти и взорвать, поскольку тамошнее место давно нас кормит и повторение вчерашнего нападения нам не надобно…

– Значит, говоришь, человек из-за Барьера шел на встречу с Орденом! – пробормотал Дьякон, задумчиво пригладив бороду. – Да, скверно. Очень скверно! Возможно, мы действительно поступили опрометчиво. Но ведь мы не пролили ничью кровь, а Орден, вместо того чтобы попросить нас не вмешиваться, безо всякого предупреждения убил четырех наших братьев. Мы не вправе молча сносить подобные оскорбления! Кровь павших братьев вопиет об отмщении! Кто-то из людей приора Глеба за это не сегодня завтра дорого заплатит!

– Я готов привлечь к ответу любого узловика, на которого ты укажешь, Учитель! – с жаром вызвался я искупить свою вину. – Хоть самого приора Глеба! Хоть самого Хантера!..

С моей стороны это были чистой воды блеф и показуха. Я знал, что отмщение врагам считалось в Пламенном Кресте священной обязанностью, которую поручали лишь достойнейшим праведникам в знак особого к ним доверия Дьякона. И оно не распространялось на провинившихся, а тем паче провинившихся дважды кряду. И все же я был обязан попросить дать мне шанс поквитаться с Орденом и вернуть себе доброе имя. А иначе мое раскаяние выглядело бы неискренним, что еще больше подмочило бы мою репутацию в глазах Учителя.

Оставив мою мольбу без ответа, – зачем тратить время, разжевывая Цефону прописные истины? – он оперся на мое плечо и грузно поднялся с колен. Я не спешил этого делать. Когда наступит время, мне подадут нужный знак. А Дьякон, выйдя вперед, встал между мной и распятьем и важно задрал голову. Чем красноречиво намекал, что, отчитавшись в своих грехах перед Господом, теперь я обязан покаяться уже непосредственно перед его пророком. И раз первый не поразил меня громом, значит, мои оправдания его удовлетворили. А вот устроили ли они второго, трудно пока сказать. И если нет, тут уже одной быстрой и гуманной молнией дело не обойдется.