вместе с ним, словом живя обычной жизнью в его снах, будто и не отбрасывали коньки вовсе. Суки. Первое время он ходил на похороны, со страхом и любопытством вглядываясь в восковые лица лежащих в гробу, тех, кто совсем недавно общался с ним, строя какие-то планы на будущее, совсем не полагая, что спустя малое время, будет неподвижно лежать кусками протухающей плоти, на всеобщее обозрение.

На лицах большинства пожилых, кто пришёл проводить усопших в последних путь, читалось за маской скорби, плохо скрываемое облегчение, что в гробу лежат не они. Пока не они. Все с нетерпением ждали, как опустят в вырытую яму гроб, и закидают землёй. После воткнут крест с табличкой, пристроят вокруг венки с искусственными цветами и быстренько покинут кладбище. Alles. Finita la commedia. Был человек, и нет человека. Как и не было вовсе.

Родные и близкие поплачут некоторое время, поскорбят, справят поминки, поставят свечки за упокой и с мыслью, мол — "что делать, все там будем", постепенно успокоятся. Дома побыстрее избавятся от вещей покойного, дабы ничто не напоминало о нём, не травило душу, не указывало живым, что их ждёт впереди. Пройдёт время, и об умершем будут вспоминать всё реже, а в следующем поколение его забудут вовсе. Могила зарастёт травой, могильный холмик сравняется с землёй, и прожитая жизнь, человеческая со всеми своими переживаниями, мечтами, надеждами, канет в лету… Зачем всё это? В чём смысл?

Никто не спрашивал, хочешь ли появляться на этом свете, тем более что придётся покидать этот мир. Неотвратимо, без вариантов, навсегда. Живёшь, не кому не мешаешь, планы строишь — бац! В могиле твои кости черви обгладывают. За что?

К старости накапливались болезни. Хрустела шея, болела поясница, прыгало давление, скакал пульс. Сердце работало с перебоями, иной раз так сдавливало в груди, что приходилось трясущимися руками доставать лекарство, глотать его, с ужасом думая: — капец, неужели всё? Мысли о неминуемой смерти лезли в голову, беспрестанно низвергая в тоску и уныние. Ладно бы сразу или во сне, — уснул и не проснулся. Тихо и достойно, никого не утруждая. Об этом оставалось только мечтать. Корчиться в мучениях от рака, или гадить под себя, валяясь овощем от инсульта, мучая невольно своих близких, которые будут желать тебе скорейшей смерти… Господи, упаси!

Примерно об этом размышлял гражданин, торопливо шагая вдоль забора из бетонных плит, который огораживал стройку. Погода стояла мерзопакостная. С неба, затянутого серым нависающим покрывалом туч, моросил мелкий противный дождь, на чёрном, пожёванном асфальте, блестели пятна холодных луж. Тонкая куртка не грела, матерчатая кепка на голове промокла.

Промозгло, сыро, противно. Скорее домой, в тепло, чаёк с мёдом, а можно и стопарик для сугрева… или два. Сверху, рассекая воздух, на голову гражданина свалился кирпич. Силикатный, неокрашенный, пустотелый, с дырочками внутри. Гражданин замер в изумлении на мгновение, в голове его сверкнула молния, ноги подкосились, и он рухнул лицом в грязную лужу.

— Здорово братан! Миллион лет тебя не видел! Ты никак крякнул болезный! — услышал он голос у себя в голове. Гражданин открыл глаза. Перед ним, свесив короткие конечности, стоял, опираясь на мощный хвост, зелёный зубастый ящер, метров этак двух высоты. Не зная почему, но он узнал в этом пресмыкающемся своего брата Николая, погибшего пару лет назад. Гражданин посмотрел на своё тело. Такой же зелёный, чешуйчатый.

— Узнаёшь брата Колю? — спросила зелёная тварь, не открывая пасти, телепатически.

— Узнаю брата Колю! — ответил мысленно гражданин. Они при жизни всегда так приветствовали друг друга, отдавая дань незабвенному роману "Золотой телёнок", который любили оба. Братья обнялись, приподняв хвосты.

— Как тебя Саня угораздило? — спросил ящер брат Коля.

— Да иду по улице мимо стройки, вдруг бац на голову кирпич — и всё! — ящер Саня почесал передней лапкой с когтями, то место, где должна быть лысина. Но там торчал костяной гребень, чесать его было неудобно.

— Так может ты и не помер до конца, может, в реанимации валяешься, а тут временно?

— Всё, может быть, не помню ничего. Ну а ты давно тут?

— Как копыта откинул, так тут и очутился. Сперва тяжко было, потом привык. Силой бог не обидел, челюсти, любую кость перекусят, а зубы, смотри какие мощные. — Ящер Коля открыл внушительную пасть, с которой капала слюна. — У тебя точно такая же пасть, и когти острые как бритва. Живём, брат! Как там моя, как дети?

— Всё нормально, живут как все, вертятся.

— А как политика?

— Да ну её, грызутся, похоже ядерная война на носу.

— Всё правильно, — произнёс телепатически Николай. — Если ружьё висит на стене, оно рано или поздно должно выстрелить! Примерно так высказался Чехов, а Антон Павлович умный был человек, не чета нам! Капец, значит, всем близится? Здесь тоже всем амба скоро, глянь на небо.

В вечернем небе прямо в зените висела кровавая звезда с пепельным хвостом позади.

— Что это?

— Астероид, от которого все динозавры подохнут, и мы тоже.

— Опять что ли? Я только что вроде как в своём мире откинулся!

— Что делать брат, такая твоя планида. Да ты не расстраивайся в другое место там, наверху, командировку выпишут. Лишь бы не глистом в чей-то жопе…

— Сколько времени у нас осталось?

— Может день, а может час… Я не астроном, и не бабка гадалка. Ты лучше тут осмотрись, что и как, а то и вспомнить нечего будет.

Посмотреть было на что. Вокруг росли огромные деревья, папоротники. Вверху рассекая влажный воздух, планировали на перепончатых крыльях большущие ящеры, время от времени издавая пронзительные крики. В отдалении паслись гигантские травоядные. Под ногами и хвостом шуршала всякая мелкая тварь. Подняв хвосты, братья зашагали вдоль реликтового леса, то и дело щёлкая зубастыми пастями, пытаясь, покоцать огромных надоедливых доисторических мух. Никогда ещё Александр не чувствовал себя так прекрасно. Забытое чувство крепкого здорового тела вселяло радость. Хотелось жрать.

— Жрать хочу! — признался он брату, клацая зубами.

— Да не проблема! Тут рядом пасутся души мелких чиновников, то ли крокодильчики, то ли ящерки. По вкусу мерзость, но для души приятно.

В грязной луже жмурясь от заходящего солнца, нежились несколько метровых пресмыкающихся, напоминающих зубастеньких ящериц. Братья свалились на них как снег на голову.

— Не трогай меня! — заверещала одна из ящериц, приподнимаясь на лапах, — ты что, не узнал, я же твой начальник цеха!

— Узнал, как же не узнать Пётр Семёныч, — произнёс братан Коля, откусывая начальнику цеха голову. Он разодрал тушку надвое и протянул брату Сане хвост. — Лопай!

— И впрямь не вкусно! — выплёвывая кости, согласился Александр.

— Всё потому,