– Задираться будут, себе дороже станет связываться…

– Задираться? Кто? – он определенно никак не мог взять в толк, кто же это может на него задираться.

– Хулиганье всякое, – пояснил Дмитрий.

– Это не проблема, – без тени пафоса сказал Андрей и приоткрыл свою сумку, на дне которой лежали палки, скрепленные цепью.

– Нунчаки, – весомо пояснил Федя.

– Ты умеешь ими драться? – спросила Люба.

– Конечно, – без тени сомнения отвечал Андрей.

– И как часто ты их пускаешь в ход?

– Последний раз две недели назад в Москве, на Калининском дело было. Мы вдвоем с моим другом сидели, коньяк пили, никого не трогали. На выходе к нам привязались трое, лица им наши не понравились. Пока мой друг от них отмахивался, я палки достал. Ну а потом все просто было. Одному по груди провел. Другому – по рукам. Третий сам убежал.

Дмитрий посмотрел на Любу. Она внимательно слушала рассказ Андрея. Он говорил очень просто, и было видно, что он не врет, что действительно умеет пользоваться нунчаками и может ими разогнать несколько человек. В нем читалось какое-то безрассудство. Дмитрию показалось, что Любе он очень понравился.

– «Где же я его видел»? – мучительно думал Дмитрий, глядя на Андрея.

– Я слышала, матросы много зарабатывают, – прищурившись на солнце, спросила Люба.

– Это верно, неплохо, – просто ответил Андрей.

– Я слышала, что, оказавшись на берегу, они быстро прогуливают свои деньги в ресторанах и барах.

– И такое бывает.

– И ты тоже? – спросила Люба.

– И я.

– Тогда пошли, – предложила Люба.

Когда они проходили мимо входа в пансионат, Андрей сказал:

– Помню, как лет пять назад подъезжали сюда на родительской «Чайке». Шумная компания. Такое устраивали в пансионате! Из бассейна нас ночью администрация вылавливала. Хорошее было время!

– А кто у тебя отец? – поинтересовалась Люба.

– Тогда министром транспортного машиностроения был. Сейчас на пенсии.

Когда они сидели за столиком в ресторане, Дмитрий спросил у Андрея:

– Слушай, наверное, опасно на траулере в северном море плавать?

– В жизни все опасно, – беспечно отвечал ему Андрей.

– А много народу тонет?

– Нет, тонет немного. А вот калечится изрядное количество.

– Как это?

– Ну, например, когда трал идет, то кто-то должен стоять рядом. Если трос лопается, то люди без ног остаются. Да мало ли как еще…

Посмотрев на Любу, которая с большим интересом слушала рассказ об опасностях, коим подвержена жизнь матросов, Дима пожалел, что задал этот вопрос. Он стал наблюдать за Андреем. Ему показалось, что Люба ему тоже понравилась.

Заиграла музыка, и Андрей пригласил Любу на медленный танец. Потом объявили белый танец, и Люба пригласила Андрея. Дима в глухой досаде наблюдал за ними, а они живо разговаривали друг с другом, как это делают люди, недавно познакомившиеся, но уже успевшие понравиться друг другу.

Когда принесли счет, Андрей настоял, что расплачиваться должен именно он. Дмитрий все больше ощущал неуверенность в присутствии этого здорового парня, как ребенок, ощущающий робость в присутствии взрослых. Все это ему было очень не по душе. Он отвернулся и стал смотреть в окно. Неожиданно он вспомнил, что через два дня истекает его месячный отпуск, который он взял на работе по случаю свадьбы.

«Завтра же уеду в Москву! – решил он, – а она пускай остается со своим матросом!»

Когда они пришли в номер, Дмитрий сообщил Любе о своем решении. Он был неприятно удивлен, что она не стала его удерживать, а просто сказала:

– Конечно, милый, тебя там, наверное, уже заждались.

– А что ты будешь делать?

– Не знаю, – рассеянно ответила Люба, – поживу здесь пока…

Стало совершенно очевидно, что Люба не поедет с ним в Москву. Хуже того, она останется здесь с этим Андреем.

«И что самое неприятное, – думал Дима, глядя на Любу – что это обстоятельство ее, похоже, нисколько не смущает, а может быть, даже и радует».

– Кстати, понравился тебе этот матрос? – пытаясь скрыть большую значимость вопроса, небрежно спросил Дмитрий.

– Да, ничего так, – ровно ответила Люба, а потом, как если бы она предалась воспоминаниям о чем-то очень приятном, удовлетворенно улыбнулась.

– Почему, интересно, он матрос при таких высокопоставленных родителях? – спросил Дима.

– Не знаю, – беспечно сказала Люба. – Мне это неинтересно. Почему бы тебе самому не спросить его об этом?

Дмитрий с досадой отвернулся. В ее словах ему мерещился зловещий смысл. Во-первых, ей не интересно, что он просто матрос. То есть ей не интересно, кто он, кем он работает. Главное, какой он. Его могучий торс, его сильные руки, его мощь и смелость. Качества, внутренне присущие ему, – вот что интересно Любе. Во-вторых, она сказала: «Спроси сам». Это означает: подойди к нему сам, попробуй, посмотрим, что из этого получится. Она, конечно же, намекает на то, что Дмитрий трусоват. А чертов матрос, напротив, смел и силен.

Дмитрию это все было очень неприятно. Люба определенно теряла к нему интерес. Но что он мог поделать? Продолжая задавать подобные вопросы, он только делал себе еще больнее.

Она заснула почти сразу, а Дима долго ворочался, потом, ощутив наплыв мыслей, встал и, по сложившемуся обыкновению последних дней, отправился писать стихи в коридор, где и провел остаток ночи. Его счастливой особенностью была малая потребность во сне. Четырех – пяти часов сна ему было всегда достаточно. Но в эту ночь он не сомкнул глаз совсем. Около семи часов утра он крадучись вошел в номер и положил на тумбочку рядом с кроватью Любы лист бумаги. До этого он ей своих стихов не показывал, да она ими и не интересовалась вовсе, хотя знала, что он пишет по ночам. Дмитрию хотелось показать Любе, как он тонко ее чувствует. Кроме того, он хотел продемонстрировать свою исключительную образованность и что он не чета разным там матросам. А потому на этот раз стихи были на английском языке.

Дмитрий вышел из номера и отправился в аэропорт. В руках у него был лишь небольшой саквояж, наполненным продуктами его творчества.