– Девочки, что вы мне мозги пудрите! – сквозь капризные интонации голоса явственно пробивался испуг, и я узнала Ирину Николаевну – мать Ванды. – Ее уже и на работе нет? Какой больничный, у нее дома никто не отвечает! Нина, это ты? Что случилось? Где Ванда? Где мой ребенок, я хочу знать, я имею на это право или нет? Почему мне никто ничего не хочет объяснить?

Катька, прижимающая к уху параллельную трубку, с ужасом посмотрела на меня. Вопросы сыпались градом, ни одной успокаивающей версии у нас заготовлено не было, и спасло меня лишь то, что Ирина Николаевна разрыдалась в трубку.

– Ирина Николаевна… Тетя Ира… Успокойтесь, пожалуйста, вам нельзя нервничать. Выпейте валокордин… – закуковала я. – Хотите, я приеду и все вам объясню? Да, прямо сейчас, мы уже заканчиваем. Да, немедленно. Ждите, я выезжаю. – Я положила трубку. Катька покачала головой. Мстительно пообещала:

– Явится эта сучка – убью!

Я молчала. Воображение рисовало мне мрачную перспективу встречи с матерью Ванды. Впервые я позавидовала Осадчему с его гениальными способностями к художественному вранью и свободным импровизациям на любую тему. Хотя и неизвестно, как бы он справился с дамой вдвое старше себя, с расстроенной нервной системой и сердечной недостаточностью.

– Поедешь? – жалостливо спросила Катька.

– А что делать? Господи боже мой… Дай валерьянки.

Спустя полчаса я стояла на площадке перед квартирой Ирины Николаевны – накачанная валерьянкой, с сигаретой в зубах и без единой толковой мысли в голове. Ни успокоительное, ни никотин не помогали – я отчаянно трусила. Слабой поддержкой была мысль о том, что Ирина Николаевна может знать о делах Ванды что-то такое, чего не знаем мы, и это хоть немного облегчит дальнейшие поиски. Я выбросила сигарету, глубоко вздохнула, вспомнила любимое высказывание Яшки Беса: «Раньше сядешь – раньше выйдешь» – и нажала на звонок.

Любовь к чистоте передалась Ванде по наследству – квартира Ирины Николаевны была вылизана до блеска операционной. Мое появление нарушило стерильность обстановки, и даже тщательно вытертые о половичок сапоги не послужили мне оправданием: Ирина Николаевна, чуть заметно покривившись, кивнула на приготовленные тапочки и на дверь в ванную.

– Помой руки.

Я сочла за нужное не перечить. В сверкающей кухне мне было указано на табуретку. Сама Ирина Николаевна присела на угловой диванчик, глотнула из стакана раствор валокордина и величественно вопросила:

– Так что произошло?

Я, изображая идиотку, захлопала ресницами:

– А что, тетя Ира?

– Где Ванда? – В голосе Ирины Николаевны снова прорвались истерические нотки. – Я звоню ей целую неделю – ее нет! На работе говорят – она на больничном! Эта мерзавка Суарес просто бросает трубку! Сразу видно, что никогда своих не имела! И еще имеет наглость мне высказывать претензии! Учить меня, как обращаться с дочерью! Представляешь, что она мне сказала? «Еще бы через год проснулась!» Именно так – на «ты»! Хамка!

Ответ был вполне в духе Стеллы Суарес. Я промолчала. Ирина Николаевна оскорбленно высморкалась, глотнула из стакана и с упреком посмотрела на меня:

– Нина, ну как она себя ведет?

– Стелла Эрнандовна?.. – растерялась я. – Но… но ведь она тоже волнуется. И потом…

– Боже, да я не о ней, – досадливо отмахнулась Ирина Николаевна. – Ванда! Какое она право имеет так со мной обходиться? Почему я, родная мать, должна ее разыскивать по всей Москве? Почему я даже не знаю, где ее искать? А если случится что-нибудь?

На секунду я испытала страшное облегчение: похоже, Ирина Николаевна даже не догадывалась об истинном положении вещей. Как можно невиннее я поинтересовалась:

– Разве она вам не звонила?

– Боже мой! – Ирина Николаевна снова глотнула валокордина. – Ниночка, ты же знаешь – я всегда звонила сама! Всегда! Ей до матери дела не было! Мы с ней последний раз говорили в прошлую пятницу – она собиралась к прабабке в деревню. Видишь – даже туда она могла ездить каждый выходной, а посидеть с больной матерью – нет, зачем это ей… Теперь какой-то больничный… Нина, почему она не на работе? Только не обманывай меня!

Я вздохнула. Снова с тоской и завистью вспомнила об Осадчем и фальшивым голосом начала:

– Видите ли… Ванда, конечно, не могла вам сказать… Вам бы это наверняка не понравилось, но… У нее сейчас новый друг. Очень серьезный, богатый человек. Ванда… улетела с ним в Египет. А больничный – липовый. Сейчас же это так просто, вы сами знаете…

Браво, браво, Нина Лапкина, государственный налоговый инспектор! Слышала бы это бабуля… Я никогда не думала, что способна на такую наглую ложь. Ирина Николаевна, однако, поверила и посмотрела на меня с грустью.

– Он женат?..

– Да, – зачем-то ляпнула я.

– Я так и знала. – Ирина Николаевна посмотрела на свой пустой стакан. Жестом попросила меня налить еще воды. Я на ватных ногах пошла за чайником.

– Я всегда знала, что это плохо кончится, – удовлетворенно произнесла Ирина Николаевна, получив новую порцию валокордина и откинувшись на спинку диванчика. – Всегда. Еще когда она связалась с этим испанцем. Уже по его сладкой роже видно было – бандит и сутенер. Да, я мать, я должна была остановить, пресечь… Но разве она меня слушала? Разве она хоть когда-нибудь меня слушала? Я, по ее мнению, ничего умного сказать не могла! Мать – дура, мать ничего не понимает… – Ирина Николаевна раздраженно тряхнула головой. Светлые крашеные пряди рассыпались по плечам. Мать Ванды была красивой женщиной – ее портили лишь капризные уголки рта и мелкие морщинки у глаз, отчетливо выделяющиеся, когда Ирина Николаевна плакала. Сейчас весь комплект морщин был налицо.

– Тетя Ира, я, может, пойду? – робко спросила я. – Вам на работу завтра, уже поздно…

– Ниночка! – Ирина Николаевна повернулась ко мне с глазами, полными слез. – Ты ее подруга. Я знаю, между девчонками бывают разные разговоры, чем-то делятся, на что-то жалуются… Ну что, что я делала не так?

Я вздохнула. Что тут скажешь? Не будешь же учить жизни мать своей подруги… Впрочем, Ирина Николаевна не ждала ответа.

– Я никогда ей ничего не запрещала! Захотела она танцевать – пожалуйста! Ездить на гастроли – ради бога! Международные конкурсы – на здоровье! Я подписывала все ее контракты, пока она была маленькой! Да – мне это не нравилось, да – я ей это говорила. А этот Тони был обыкновенным кобелем, а она – маленькой дурочкой и ничего не понимала! Я была матерью, я должна была ей это сказать! Но она же меня возненавидела! Она хлопнула дверью и ушла! Ей, видите ли, надоели мои истерики! – Ирина Николаевна оттолкнула стакан и заплакала. Я принялась растерянно бубнить:

– Ну тетя Ира… Ну успокойтесь, вам вредно…

– Никогда! Никогда ей мать не была нужна! – хлюпала Ирина Николаевна. – В пятнадцать лет – она уже самостоятельная! Она уже ни копейки у меня не берет и выслушивать мои советы не желает! У нее теперь другая родная мать – эта Суарес!