успокоится только тогда, когда не станет этого человека и – как последний довод – объясняет Государю, что Наполеон может потребовать выдачи его, подданного Франции, от державы, находящейся в тесном союзе с Францией, и что хотя он вполне уверен в рыцарском великодушии Государя, но не желает быть причиной разрыва. Поццо-ди-Борго ищет другого поля действий, попадает на эскадру Сенявина; дерется заодно с ней, потом скитается от преследования Наполеона в Малой Азии, а при первом выстреле на Немане, является опять при Александре и уже не расстается более с своей новой отчизной, служению которой посвятил большую часть своей жизни.

При наступательных действиях русских войск, он соединяется с бароном Штейном, этим двигателем Германских народов против Франции, действует всеми силами на князя Меттерниха, чтобы отторгнуть Австрию от союза с Наполеоном, входит в сношения с партией недовольных в Париже, где сохранил еще связи; его влиянию, отчасти, обязаны появлению Моро в русской армии. – В Париж! – твердит он беспрестанно союзным Государям, и не покидает Императора Александра I, когда тот, потеряв надежду склонить фельдмаршала Шварценберга на дальнейшее движение войск, решается отделиться, и со своими и прусскими войсками идти в столицу Франции. Наконец, когда Наполеон опять появляется во главе Франции и ее сосредоточенных военных сил, он один из русских участвует в Ватерлооском деле[35], успевает дать знать Императору о победе и умоляет идти со всеми силами к Парижу, чтобы противодействовать чужеземным проискам, а до того остается там единственным представителем русских интересов. Напрасно Талейран соблазнял его портфелем Фуше (министра Внутренних дел), граф Поццо-ди-Борго остался верен России, и даже после смерти Императора Александра I, которого доверенностью вполне пользовался. Он не покинул русской службы и тогда, когда его перевели из Парижа, который предпочитал всему, в том же звании посла в Лондон.

Другой политический деятель, граф Каподистрия, родился на Ионических островах. Подобно графу Поццо-ди-Борго, он провел раннюю молодость свою в борьбе партий, отстаивая свободу и независимость своей родины, против всеобъемлющего преобладания Франции. Отец его, преследуемый, заключенный в тюрьме, угрожаемый смертью за его приверженность к республиканскому правлению, едва был спасен своими единомышленниками, в том числе и сыном. В промежуток времени, когда республика Ионических островов находилась под покровительством России и Англии, молодой Каподистрия пользовался большим влиянием не только на своей родине, где был министром Иностранных и потом Внутренних дел, но и во всей Греции; сношения его со знаменитыми вождями (Колокотрони, Караискаки, Боцарис и др.) начинаются с этого времени. Когда, после Тильзитского мира, Ионические острова подпали опять влиянию Франции, он принужден был покинуть родину и, не колеблясь в выборе нового отечества, отправился в единоверную ему Россию, куда слава Александра I привлекала много замечательных лиц, и где надеялся он всего скорее найти сочувствие своей заветной мысли, которой он служил всю жизнь свою, за которую погиб, эта мысль – освобождение Греции, тогда страдавшей под гнетом Порты, подобно другим христианским областям нашего времени.

Может быть не с тем жаром, не с тем всесокрушающим увлечением, как Поццо-ди-Борго преследовал он свою идею, но конечно с тем же постоянством и может быть с большим терпением и умением. Самые средства были иные; за идею Поццо-ди-Борго стояли вооруженные народы, за идею Каподистрия пока только одна Эттерия[36], да еще общественное мнение, поддерживаемое святостью дела и руководимое замечательными личностями. Если по уму, по силе характера и энергии было сходство, между Каподистрия и Поццо-ди-Борго, то вместе с тем было различие в их нравственном воззрении на предметы: Поццо-ди-Борго умер, оставив огромное состояние; Каподистрия, еще при жизни, отдал скудные остатки своего содержания на защиту отечества. Один умный дипломат, знавший коротко обоих, сравнивал первого из них с Фемистоклом, другого с Аристидом.

Есть лица, пред обаятельным влиянием которых невольно останавливаешься и с трудом можешь оторваться от них, – такова была, по мнению современников, личность графа Каподистрия, таковою она и для нас остается. С ним соединена целая система нашей политики; обстоятельства могут заставить правительство уклониться от нее, но люди, убежденные в правоте ее, считали бы изменой интересам России нарушение этой политики.

Граф Иван Каподистрия приехал в Россию в 1809 году, в январе месяце. При первом же свидании с Императором Александром, он произвел на него сильное впечатление, и будущая участь молодого человека была решена. Он принят был в русскую службу с чином статского советника и зачислен в коллегию Иностранных дел, управляемою в то время канцлером графом Румянцевым.

Вскоре он был назначен «сверх штата» при посольстве в Вене, откуда был вытребован в Дунайскую армию Чичаговым, лично знавшим его, для ведения переговоров с турками; потом, после движения армии в Россию, разделял все превратности военных действий и наконец вызван был Государем в Вену на конгресс, сопутствовал ему за границей, принимая деятельное участие во всех политических переговорах, а во время возвращения в Россию, докладывал Государю Императору вместе с управлявшим впоследствии Министерством графом Нессельроде[37] дела по политической части. У него была особая канцелярия, где получили первое дипломатическое образование князь Горчаков, гр. Строгонов, Северин, Блудов, где старшим из всех был Стурдза.

Направление политики графа Каподистрия обозначалось резко. Еще во время самых дружеских отношений наших с Австрией, во время первого движения союзных войск к Парижу, граф Каподистрия умел проникнуть двуличие Венского кабинета; он понял, что интересы наши слишком различны с интересами Австрии и точки соприкосновения их раздражают и возбуждают негодование последней, а потому доказывал, что то влияние, которое мы должны иметь по неизбежному течению дел на рассеянные массы славянских племен, всегда встретит противодействие в Австрийской политике, стремящейся стереть чуждые ей народности и германизировать их, во имя цивилизации и в пользу распространения Императорской власти. Это направление было особенно в духе князя Меттерниха, которого личные убеждения слишком противоречили нравственным началам Каподистрия и не раз возбуждали негодование Александра Павловича, особенно во время Венской конференции. Граф Каподистрия утверждал, что при первой коалиции против России, Австрия не только присоединится к ней, но станет в главе ее, и это предвидение торжественно оправдалось в самое короткое время. Наполеон, после вторичного своего появления во Франции, с такой быстротой вступил в Париж, что успел захватить в кабинете бежавшего Короля все бумаги и доставил Императору Александру I трактат, заключенный между Англией, Францией и Австрией для совокупного действия против России.

Государь бросил в огонь это недостойное свидетельство вероломства союзников, приписав его внушениям Талейрана, но Каподистрия подозревал тут другого деятеля и едва ли ошибался. Александра I упрекают в подозрительности; но