«Впервые я увидел Феликса Медведева во Владимире. Он был черен, юн и горяч. От сумасшествия солнца, колоколен, под пересмешки студентов он читал стихи. Стихи бессознательно, а потому и точно копировали все – солнце, звон сосулек и зеленых молочных бутылок. Стихи, которые вы прочитаете сейчас в «Литературной России», иные. Ритм, колорит их посуровел, стал мужественнее. Три года срочной службы в ракетных войсках научили пристальности.

В стихах Ф. Медведева рассудительность и аналитичность его сверстников. Руки и глазомер, справляющиеся с ракетной техникой, знают всю нешуточность движения. Жизнь, женщина, война, осень, глоток воды – не игрушки дня него.

Недаром Феликс Медведев родился 22 июня 1941 года».

Кстати, в ту нашу встречу на Котельнической, прощаясь, он бросил: «Если хочешь, приходи сегодня на мой вечер в комаудиторию МГУ, там будет Высоцкий, я познакомлю тебя с ним». Это был еще один подарок от Андрея. Свое слово он сдержал, и после концерта, на ходу, в толкучке за кулисами представил меня уже известному тогда актеру и барду.

Вознесенский, я нисколько не преувеличиваю, открывал мне в чем-то провинциальному парню, мир искусства, имена, книги… Например, о Марке Шагале я впервые услышал от Андрея в конце 60-х годов. Он познакомился и подружился с великим художником в 1962 году во Франции. Синие глаза поэта пламенели, когда он говорил о Шагале. «Ты обязательно должен пойти в библиотеку, – настаивал Андрей, – и посмотреть хотя бы репродукции его картин. А вообще ты же журналист – возьми командировку в Витебск, вряд ли кто-либо из столичных журналистов там побывал». Его «лекция» о фактически запрещенном у нас художнике подвигла меня на поиски книг, каталогов, монографий, связанных с именем Шагала. И когда в 1973 году в Москву приехал сам великий художник и в Третьяковской галерее открылась его выставка, я, конечно же, отстоял свою очередь к Шагалу.

Но на его родине я оказался только в 1987 году, в перестройку. Возвращаясь на машине с другом из Пярну, где я брал интервью для «Огонька» у поэта Давида Самойлова, мы не могли не заехать в Витебск. Увидели небольшой полузаброшенный деревянный домишко, на котором, конечно, еще не висела мемориальная доска. Поговорили со старожилами, и они объяснили, что именно здесь родился великий художник, хотя по другой версии, это случилось в местечке Лиозно, что в сорока километрах от Витебска. Поехали туда. И уже лиозновские старожилы рассказывали, что на месте нынешнего Дома культуры стояло жилище семьи будущего художника, в котором он родился…

Так спустя только шестнадцать лет я исполнил пожелание Вознесенского и навестил родные места Марка Шагала.

Андрей Вознесенский своими стихами, публикациями (в «Огоньке» в 1987 году я готовил к печати его эссе «Гала Шагала», где он впервые поставил вопрос о музее в Витебске) открывал советским людям творчество великого художника XX века.

В 1988 году оказавшись в Париже, я поставил себе творческую цель найти дочь художника Иду Шагал. С помощью русских друзей идея удалась. В квартире на набережной Сены в старинном доме по адресу Quai de L'Horioge я провел у постели Иды полчаса. Она тяжело болела, но на вопросы журналиста из России отвечала охотно… На стенах висели работы гениального отца. Суетилась русская сиделка.

По приезде я поведал Вознесенскому о встрече с дочерью его любимого художника.

В 80-х годах я вел заседания Клуба книголюбов в Доме архитекторов на улице Щусева. Однажды, в начале 81-го года, позвонил Андрей и сказал: «Старик, в Москву прилетает из Америки мой друг, известный там поэт, переводчик русской поэзии Уильям Джей Смит. Давай организуем в твоем клубе у архитекторов его творческий вечер. Я почитаю переводы его стихов, пригласи поэтов, собери зал».

Закусив удила, бросился организовывать мероприятие. Позвал Евгения Евтушенко, Евгения Винокурова, Ларису Васильеву, Юнну Мориц, Петра Вегина, декана факультета журналистики МГУ Ясена Засурского… Пришла в голову идея подарить гостю сборники знаменитых советских поэтов. Во времена книжного дефицита осуществить эту идею было не так просто, поэтому пришлось снять со своих полок книг пятнадцать…

На мероприятие пришла столичная элита. Перестройкой еще не пахло, а встреча с американским поэтом, конечно же, была из ряда вон выходящим литературным событием. Ко всему прочему Смит какое-то время был членом законодательного собрания штата Вермонт, позже занимал пост консультанта по поэзии при Библиотеке Конгресса в Вашингтоне, являлся членом Американской академии и Института искусств и литературы.

После вечера Евгений Александрович неожиданно пригласил гостя и участников вечера к себе домой в квартиру на Кутузовском проспекте. Компания набралась человек двадцать. Андрей шепнул: «Я не пойду…».

Через день-другой звонит разъяренный Вознесенский: «Зачем ты всучил Смиту книгу Куняева? Ты соображаешь?… Прежде чем что-то сделать, думай, думай…» И тут я врубился: конечно же, в смитовском концерте я сделал киксу! А случилось все по банальной причине: швыряя в портфель книги для подарка американскому гостю, я прихватил и сборник популярного тогда Станислава Куняева, действительно «не подумав» о том, что два поэта уже пребывали по разные стороны идеологических и литературных баррикад.

После давней дружеской выволочки стараюсь следовать совету своего наставника – «думать, думать», прежде чем что-то сделать. Увы, получается не всегда…

В своем архиве я нашел статью Андрея Вознесенского, написанную им в связи с приездом американского поэта У. Д. Смита.

Как по-английски «лабух»?

Лауреат многих престижных литературных премий, одно время консультант поэзии при Библиотеке конгресса, У.Д. Смит – один из виднейших поэтов США.

Родился поэт в 1918 году. В жилах его смуглого тела течет кровь индейского племени чероки. От морской службы в поэзию пришли мужественность, стальные мускулы и глазомер снайперской строки. Он автор полутора десятков книг, взрослых и так называемых детских. Сборники «Жестянка» (именно она появилась в алюминиевой обложке), «Город Пиш-маш», «Мистер Смит ерундит» сразу вывели его в ряд лучших поэтов современности. Олимпийская критика «толстых» журналов давно считает его одним из маститейших мэтров.

В музыке его поэзии – девственная природа Луизианы, земное упорство труда переселенцев, наив лирики, может быть, даже близость к японской акварели, экономная грация, современные ритмы, страшная изнанка сегодняшнего города и необходимое мужское свойство – юмор. В отличие от своих многих коллег У. Д. Смит любит рифму. Оркестровка его стиха сложна и одухотворенна. В этом – его классичность и демократизм.

Образы макбетовского Банко, «бирнамский лес» и т. д. соседствуют у него с арго, реалиями современного быта.

Совесть – традиция поэзии. Поэт мучим вопросами судьбы человеческой, поиском истины. Стихи поэта неуспокоенны, нравственны, но не в нравоучительном, а в художническом смысле.