– Что он хочет? – спросил Федор у толмача.

– Садитесь, говорит, за стол, поешьте с дороги.

Афанасий Прокшич улыбнулся, и княжич улыбнулся в ответ. Раз хан зовет к столу, значит хочет с послами говорить. Еще один добрый знак.

Снова оказавшись в шатре, послы заметили разительную перемену в отношении. Слуги Батыя с подобострастными поклонами помогли русичам раздеться, разложили у ближнего края стола вороха подушек, расставили на столе кубки. По всему было видно, что теперь рязанцев принимают как высоких гостей.

И на одну недолгую минуту Федор с облегчением поверил, что посольство удалось и у него выйдет спасти Рязань. Однако витал в воздухе едва различимый запах неправды, от которого у княжича покалывало в затылке. Чересчур улыбчивыми стали приближенные Батыя. Даже Субудай – первейший военачальник Золотой Орды, служивший еще Чагонизу, – расплылся в масляной усмешке. Имя этого багатура гремело от Империи Цзынь до земель волжских булгар, и не узнать его было мудрено – круглый живот и единственный глаз Субудая славились не меньше своего хозяина. Но каким бы приветливым ни казалось круглое лицо военачальника, его цепкий взгляд оставался холодным. То же самое читалось во взглядах других мунгалов.

Федор стерелял глазами с лица на лицо и чем дольше смотрел, тем больше уверялся, что не от щедрот душевных затеял Батый приветить рязанских гостей. Было на уме у хана что-то недоброе. Ну что ж, поглядим, куда кривая вывезет.

В Орде строго соблюдались традиции, иерархия и дисциплина. По тому, что и как подается за трапезой, несложно было определить, какое положение занимает каждый из гостей и как к нему относится Бату-хан. Дав знак своим товарищам, княжич уселся за стол, спустив ноги в яму, которая была под ним вырыта.

Цогт хлопнул в ладоши, и слуги тут же наполнили кубки гостей мутной белесой жидкостью. Батый, его братья, жены, полководцы и советники повернулись к русичам и стали с любопытством следить за их реакцией.

Деваться было некуда, Федор поднял кубок, с тревогой глянул на странную жидкость и перевел взгляд сначала на Апоницу, будто ища совета у пестовавшего его с младенчества дядьки, а затем повернул голову и тяжко посмотрел на Афанасия Прокшича. Тот понял этот взгляд без слов и сжал зубы. Нездила знал, что им налили хмельной кумыс, который мунгалы пьют вместо вина, но напиток мог быть отравлен. В посольстве сидело с десяток безродных дружинников, но Федор в качестве отведывателя выбрал именно его. Если я выживу, княжич…

Улыбнувшись в бороду, черниговский боярин выпил содержимое своего кубка до дна и в знак благодарности кивнул Бату-хану. Кумыс был кислый, но, похоже, безвредный.

– Молоко кобылье. Пейте, только не плюйтесь, а то обидятся, – не поворачивая головы, тихо сказал Нездила.

Со вздохом облегчения рязанцы пригубили незнакомый напиток. Мунгалы одобрительно зашумели, а Цогт снова хлопнул в ладоши, и в шатер вереницей стали входить слуги, неся золотые и серебряные блюда с мясом.

Скоро весь стол был уставлен блюдами с ароматной бараниной.

Федор посмотрел на своих соратников, взглядом приказывая сохранять спокойствие. Некоторые из бояр заерзали, но подчинились. Русичи сидели за столом с потемневшими лицами, свирепо глядя на то, как мунгалы, чавкая и обливаясь жиром, поедают мясо.

– Почему вы не едите, дорогие гости? – крикнул один из братьев Батыя и нагло улыбнулся, показав щербатые зубы.

Афанасий Прокшич перевел и добавил от себя, хватая рукой кусок:

– Надо есть, обиду нанесем!

Федор же с вежливым кивком ответил:

– Благодарим хозяина за щедрое угощение, но мы сыты. Дозволь узнать, чего хочет великий хан от рязанцев?

Батый долго молчал, переводя равнодушный взгляд с одного русича на другого. Затем вытер измазанные мясным соком пальцы о расшитые шелком штаны и глянул прямо в глаза княжичу:

– Мне интересно посмотреть на вас. Ведь Резан первый урусский город, который будет моим.

С этими словами молодой хан поднялся и подошел к прямоугольнику полированного металла, висящему на задней стене шатра и ярко освещенному несколькими жаровнями. На листе была выбита карта, где обозначались все передвижения мунгалского войска в предстоящей кампании. И первой целью похода значилась Рязань.

Слова упали каменными глыбами и развеяли все сомнения – прибывшее в лагерь Батыги посольство уже ничего не могло изменить. Батый пришел на Дикое поле, чтобы захватить город князя Юрия, а дары его принял только, чтоб лишний раз плюнуть врагу в лицо.

Внук Чингисхана положил руку на карту и любовно ее погладил:

– Этой земле нужен хозяин, – неискренняя улыбка растянула губы хана. – А вы ешьте, ешьте. Те, кто стоит передо мной на коленях, будут сыты.

Федор задохнулся от неслыханного вероломства. Кровь отлила от лица, а горло забил удушающий колючий комок ненависти, ярости и непреодолимого желания разорвать узкоглазого нехристя на куски. Княжич не первый раз ездил договариваться с захватчиками, но даже половцы никогда не вели себя так подло. Вцепившись в край стола, он наклонился вперед, прожигая мунгалского хана горящим взором, и процедил сквозь зубы:

– Гляди, как бы сам на колени не встал.

Батый посмотрел на Афанасия Прокшича, но черниговский боярин онемел от страха.

– Переведи! – резкого бросил внук Чингизхана, и толмач вздрогнул, как от удара кнутом. – Ну, что замолчал?

Духу у толмача повторить именно то, что сказал княжич, у него не хватило, однако молчать было нельзя. Обливаясь потом, Нездила выдавил:

– На Руси есть такая поговорка, княжич говорит. Прежде чем закончишь дело, нельзя говорить «готово!» – такой смысл.

Сказав последнее слово, Афанасий оглянулся на Федора – в этот миг он так ненавидел его, как никогда и никого дотоле. Сцепив зубы, Нездила налил себе полный кубок кумыса и осушил одним глотком. Поганые татары запросто могли вырвать язык за дерзкое слово именно ему – толмачу!

Железная рука страха слегка разжалась, но злость, стыд и обида продолжали душить боярина. Еще никогда он не злился на Федора с такой неукротимой силой.

Хотя ненавидел его он столько, сколько знал. У дерзкого мальчишки было все, чего неистово желал Афанасий Прокшич, – власть, доблесть, смелость… и, конечно, Евпраксия. В будущем этот счастливчик будет править Рязанским княжеством, а возможно, не только им. За ним идут люди, а на что надеяться самому Нездиле? На нелюбимую жену и прозябание в княжеских советниках?

Когда он узнал, что Евпраксия родила Федору сына, он три дня пил фряжское вино, закрывшись от всех. Это ему – Афанасию, красавцу и ученому мужу, послу черниговского князя при дворе никейского царя, она должна была достаться. Это он ее заслужил своей беззаветной любовью и почитанием. Но все досталось невеже, единственная заслуга которого – высокородный отец. Но если Федор домой не вернется…