Витька в руль вцепился, тормознуть хотел, а этот,отмороженный, как завизжит:

— А ну жми, как можешь! Тебе как лучше — пулю в затылокот меня схлопотать или к омоновцам в лапы загреметь? Они сейчас на взрывслетятся!

Точно, Витек и сам уже сообразил, что сейчас лучше быстрее сэтого места ноги делать, пока, типа, не поздно. Джип с площади выскочил наЗагородный. Оттуда развернулся направо к Обводному каналу. Отморозок малолетнийперелез на переднее сиденье, одной рукой ствол держит, руль у Витьки перехватили орет:

— Притормози и прыгай, мать твою, а то выброшу, но ужедохлого!

Витька видит — совсем парень с катушек съехал, запростопристрелить может. Притормозил и выскочил от греха. Да и прыгнул-то неудачно,ногу, типа, подвернул, но кое-как поднялся и похромал. Куда идти — непонятно,нога болит, а перед глазами так и стоит, как машина горящая в воздухекувыркается. Такое увидишь — не скоро забудешь, да и пацанов жалко, хотя они исволочи были, если реально разобраться…

— Эх, здорово на джипе ехать! Высоко, всех видно!

Но ехали мы недолго — не хватало еще, чтобы первыйпопавшийся пост нас остановил. Отъехали подальше по Обводному, я вышла ивытолкнула ненаглядного, потому что после взрыва его «копейки» он вообще сталкак сомнамбула. Я развернула джип к воде и включила первую скорость. Машинпоблизости не было — время раннее.

Джип шлепнулся в канал с глухим плеском. Там было неглубоко,и он погрузился только до половины. Было тихо, здесь, на набережной, никого небыло в такой ранний час, но все же нужно скорее уходить отсюда. Джип потомвытащат и, поскольку он почти не пострадал, а хозяев машины уже нет на этомсвете, то джип достанется какому-нибудь милицейскому начальнику. Ладно, сегодняя добрая, пусть попользуется!

Ненаглядный рядом со мной стоял столбом и молча смотрел натонущий джип.

— Эй, — я тронула его за рукав, — нам нужноидти.

Он дернулся и затравленно оглянулся.

Я пригляделась к нему внимательнее, потому что раньше небыло на это времени. Видок у ненаглядного был тот еще. Куртка грязная — видно,валялся на полу в каком-нибудь подвале. Шапку он потерял, волосы всклокочены,на лице — грязь. Он все время отводил глаза и отворачивал голову вбок.

— Послушай, — по возможности мягко началая, — я понимаю, что тебе досталось.

Но теперь все позади, так что приободрись, нужно сделатьпоследнее усилие.

Он клацнул зубами и сделал шаг в сторону. Мне удалосьперехватить его взгляд: ненаглядный был невменяем. Вообще-то это довольностранно. На лице у него не было даже синяков, одна грязь. Руки-ноги тоже неповреждены — ходил он нормально, только горбился и шаркал ногами как старик.

— Слушай, мне некогда тебя уговаривать, —нахмурилась я. — Соберись и пошли, а то еще милиция прихватит. Вперед!

Команды он выполнял беспрекословно.

Мы пошли по набережной. Встреченный немолодой мужчинапосмотрел на нас подозрительно: грязный здоровый мужик, по виду с хорошегоперепоя, а с ним — подросток, тоже какой-то зачуханный. Я решила как можноскорее доставить ненаглядного домой, к матери и сестре. Пускай они там сами сним возятся, а у меня еще куча дел, ведь с бандитами-то я разобралась, ногде-то ходит «черный человек», и что-то подсказывает мне, что так просто он неоставит меня в покое. Думаю, у меня есть время только до вечера, пока этотпарень не узнает, что в «копейке» взорвалась не я, а совсем другие люди.

Ненаглядному нужно было на Киевскую, это не так близко. Нокто же нас, таких зачуханных, подсадит в машину. Метро скоро откроется, нождать даже немного казалось мне пыткой. В конце концов, мне тоже досталось, инервы теперь здорово не в порядке.

— А ну-ка, быстрым шагом — марш! — скомандовала яненаглядному. — Сорок минут хорошего хода — и мы у тебя дома.

А там тебя ждет горячая ванна, кофе, ласковая мама…

Он посмотрел как-то странно, но не ответил. Однако убыстрилшаг и уже не так волочил ноги.

— Торопись! — приговаривала я. — Отвык пешкомходить, все на машине пузо свое возишь. Дышать полной грудью, по сторонам незевать! — в голосе моем слышались интонации ворчливого старшины,муштрующего нерадивых новобранцев.

Мы уложились в сорок пять минут. На часах было полседьмогоутра, когда мы стояли перед дверью его квартиры, и ненаглядный стал шарить покарманам куртки.

Оказалось, что деньги и документы у него забрали бандиты, аключи он потерял.

Я позвонила, и дверь открылась сразу же, никто не спросил нио чем. На пороге стояла женщина. Она была не в халате по утреннему времени, аполностью одета — видно, и не ложилась. Женщина была худа, немолода и страшнозамотана, под глазами темные мешки и волосы висели безжизненной паклей.

— Гера! — воскликнула она, — Что случилось? Ятак волновалась… Где ты был?

Ненаглядный не ответил, он прошел в квартиру, громко топая,и немедленно скрылся за дверьми ванной. Очевидно при виде родного дома, в немпроснулась всегдашняя любовь к чистоте. Стало быть, вполне очухался, житьбудет.

Мы с женщиной посмотрели друг на друга. Из-за плотноприкрытой двери комнаты раздавались странные звуки — кто-то не то рыдал, не тохохотал.

— Это мама, — пояснила женщина, уловив мойвзгляд, — она больна.

Я сняла осточертевшую бейсболку, и женщина слегкаулыбнулась, увидев рыжие кудри.

— Что же случилось с Герой?

— Он сам вам потом объяснит. Только не сразу, не давитена него. Ему досталось, но теперь все будет в порядке. Вы его сестра? —сменила я тему.

— Да, старшая.

Внезапно дверь отворилась и на пороге комнаты возникла худаястаруха в ночной рубашке. В руке она держала электрическую лампочку. Взгляд устарухи был совершенно бессмысленный. Бросив с размаху лампочку на пол, старухапосмотрела на осколки и радостно засмеялась.

— Мама! — бросилась к ней дочь.

Она подхватила старуху и повела осторожно, следя, чтобы тане наступила на осколки.

Когда она вернулась, я сметала битое стекло веником,найденным на кухне.

— Склероз? — спросила я, чтобы что-то сказать.

— Маразм, — лаконично ответила она.

Мы прошли на кухню, где я разглядела сестру ненаглядного.Несмотря на жуткую замотанность, эта женщина начинала мне нравиться.

— Она все время смеется и вообще очень беспокойная.

— Лекарства не помогают?

— Которые помогают, те очень дорогие.

А если наши, попроще, то от них печень разрушается, себедороже потом встанет.