Странным образом множество людей переживают счастливые моменты во времена крайних лишений. Разумеется, нет никакого повода объявлять сами лишения очень уж радостными. Но наряду с ними всегда присутствовало и жизнелюбие: участие в радостном католическом паломничестве в баварский бенедиктинский монастырь, наслаждение чувственностью барокко, выход Буркхарда в Баварскую государственную оперу, удовольствие от палио в Сиене. Одно, конечно, несомненно: в больницах, соборах XX столетия, равно как и на койке психотерапевта, жизнерадостности не найдешь. Ее там и не должно быть. В этих местах оказывают помощь в тех редких ситуациях, когда она действительно нужна. Но психотерапевтические кабинеты и учреждения здравоохранения в наших странах занимают очень маленькую площадь. Вероятность наткнуться на них в поисках счастья статистически чрезвычайно мала, так что если это и произойдет – ничего страшного. А вот если преднамеренно и настойчиво искать жизнерадостность только там, где ее по достоверным источникам нет, тогда из лабиринта здравоохранения больше не выйти. И когда-нибудь, сидя в платоновой пещере, увидишь только тени действительности на стене и забудешь искать главное и выход к греющему свету желаний и жизни.

Поэтому здесь были установлены предупреждающие знаки, гласящие, что дорогу к жизнелюбию не надо искать на главной улице общества здоровья, по которой загорелые массы, не переводя дыхание, бегут трусцой. Конечно, нужно установить указатели на объездах, так как иначе образуется затор, приносящий сомнительную и очень затратную по времени радость только «одержимым пробками». По этим небольшим дорогам в стороне от крупных трасс мы сейчас и прокатимся. Но здесь действует правило: книга о вине ни в коем случае не сможет заменить вкус вина. Кроме того, описанные здесь дороги ни в коем случае не претендуют на полноту. Некоторым читателям будут ближе места, до которых можно добраться только на джипе – их личные уголки жизнерадостности, куда никто больше не доберется. Иные готовы даже пешком пробираться к собственным местам наслаждений, тщательно скрытым от посторонних глаз. Предавать гласности эти точки на карте в книге было бы нескромно и едва ли возможно, так как индивидуальный вкус непередаваем. Но он является бесспорным условием настоящего жизнелюбия и однозначно приносит больше жизнерадостности, чем описывается в книгах. «Суха, мой друг, теория везде, а древо жизни пышно зеленеет!»[15] – совет Мефистофеля, который сразу можно принять к сердцу.

Как найти такие деревья и что сделать, чтобы не перекрыть им жизненно важные соки – подсказывает богатый человеческий опыт. Было бы крайне досадно ввиду скоротечности и ограниченности жизни прийти к идеям жизнелюбия лишь в ее конце, хотя другие обладали ими уже давно, и с ними можно было бы начать поиски раньше и эффективнее.

Вот мы и столкнулись с основной проблемой жизнерадостности: со временем. Конечно, технический прогресс создал благоприятные, льготные условия работы, так что теперь у нас теперь больше свободного времени. Но развитие «общества досуга» привело к тому, что у нас тем не менее нет времени.

Вот парадокс: весь мир сетует на то, что времени не хватает. Но если оно появляется, с ним обходятся, как с дикими животным: его гонят, и тогда это называется «времяпрепровождением», или просто убивают, и тогда это называется «убийством времени». Общество досуга разработало обширные инструменты для охоты на крупного зверя – на время. Повсюду рекламируются «отпуска с впечатлениями», во время которых люди неутомимо с утра до вечера занимаются якобы чем-то рациональным. При этом все это не имеет смысла – лишь цель. Отличие от работы тут только в том, что человек выбирает это времяпрепровождение сам, и платит за него деньги, а не получает их. Иногда такой «отдых» заключается в том, что собственное Эго отдается так называемому аниматору, который не вдувает душу, как предполагает наименование его профессии, а лишь организует надежное «удовольствие» так, что отказывают слух и зрение. Таким образом у нетребовательного потребителя «проходит» свободное время. Находятся люди, которые после подобного «отдыха» по-настоящему тоскуют по хорошей старой скуке, однако не решаются сказать это даже самим себе.

Вне отпуска охота на крупного зверя – свободное время – проходит между окончанием рабочего дня и сном. Строительные рынки вылезают как из-под земли, ни один дом рядовой застройки не обходится больше без помещения для хобби, в котором отец после работы практически продолжает ее – странно только, что она так не называется. Работающее общество не заканчивает работу, оно просто переносит ее в подвал для хобби. В целом нет смысла высказываться против такой компенсации. Без сомнения, работа в помещениях для хобби, как правило, значительно отличается от наемной трудовой деятельности, – ведь она выбрана самостоятельно. Тем не менее той деятельности, которая для маскировки называется «свободным временем», места уже не остается. Таким образом, время в обществе досуга исчезает. Ведь индустрия свободного времени, переживающая бум, прогоняет любой возможный horror vacui, ужас перед пустотой. И человек занят круглые сутки.

Такое положение дел связано, возможно, с тем, что свободное время не смогло стать самодостаточным, потому что всегда оставалось младшей сестрой работы. Само понятие так и определяется: это время, свободное от работы. Тем самым свободное время – это время второго класса. Неудивительно, что оно добросовестно старается приобрести благородные черты трудовой деятельности. И можно, пожалуй, утверждать – это ему вполне удалось. Настоящий триумф работающего общества! Даже свободное время стало работой. Крупный социолог Макс Вебер указывал на то, что в странах с кальвинистской этикой труда слова, обозначающие работу, имеют сакральный характер. По-немецки говорят «Beruf – профессия», что происходит от «Berufung – призвание». Звучит немного преувеличенно, когда чье-то «призвание» заключается в уборке мусора. Или, например, бухгалтеры – они тоже крайне редко считают то, чем занимаются, делом своей жизни. Тем не менее и то и другое – профессиональная деятельность. Даже языковые новообразования обязательно включают в себя отсылку к «работе». С нуждающимися в помощи людьми проводят «социальную работу» вместо «ухода», бывает работа с родственниками, с инвалидами, с молодежью, со стариками, работа во время траура. Итальянцы, которым немецкий менталитет несколько чужд, тайком поговаривают, что немцы жалеют, что спят, – и правильно, даже во сне они еще работают. Понятие «Traumarbeit»[16] – это также немецкое языковое творение.

Однако есть понятие еще хуже, чем «свободное время». Это «отдых». Надо бы строго запретить себе отдыхать, так как для чего, собственно, это делают? Естественно, чтобы потом лучше работать. Этот временной отрезок имеет с самого начала определенную цель. В трудовых договорах сегодня все еще стоит возмутительная формулировка, заключающаяся в том, что работник должен использовать свой отпуск для восстановления работоспособности. Куда мы с этим придем! Скажите, пожалуйста, какое отношение работодатель имеет к отпуску? Здесь работающее общество обнажает себя как бессовестно тоталитарное. Очевидно, некоторые все еще считают, что работодатель отвечает за жизни зависящих от его оплаты. Профсоюзы пока не протестуют против таких вербальных аварий. Свободная демократическая формулировка была бы более уместной: работодатель должен так организовать работу, чтобы работник с радостью проводил свое свободное время. Однако никто не требует ничего в этом роде, что показывает, как неоспоримо работающее общество господствует над свободным временем. И в этих темницах томится жизнерадостность.