— Итак?

— Пока что. — Чтобы подчеркнуть свою мысль, Чеймберс повторил последнюю фразу: — Я тоже не могу понять пока что. — Вытянувшись по стойке смирно, он смотрел прямо перед собой. — Не сочтите за грубость, но я не верю в совпадения. Особенно сей-час.

— И что, по вашему мнению, мы должны сделать?

— Думаю, нужно поговорить с вашим сыном. Выяснить, как он связан с Наоми. — У Чеймберса зажужжал телефон. Он резко поднес его к уху, словно отдавал честь старшему по званию. — Да?

Через три секунды Гэвин Чеймберс спрятал телефон в карман и сказал:

— Не выходите из комнаты. Кое-что случилось.

Уайлд мчался по Скайлайн-драйв в сторону Мейнард-Мэнор (черт, какое напыщенное название) и надеялся, что вот-вот завибрирует телефон. Что придет новая эсэмэска от Мэтью.

Но этого не произошло.

Уайлд крутил в голове последнее сообщение. Казалось, текст его поддразнивает: «Здесь творится что-то нехорошее».

Пусть Уайлд не полагался на чутье (так он сказал Хестер), но, когда он свернул на подъездную дорожку особняка, инстинкт напомнил ему: не забудь про эту фразу.

Здесь творится что-то нехорошее.

Поместье Мейнард-Мэнор занимало тридцать акров на вершине холма. Спорная территория: жители Рамапо заявляли на нее свои права. Здесь была конюшня на десяток лошадей, трасса для скачек с препятствиями, бассейн, теннисный корт… Чего тут только не было. Посреди всего этого великолепия расположился дом в неогеоргианском стиле. Его построил нефтяной магнат, дитя ревущих двадцатых. Содержать особняк в тридцать пять комнат было настолько дорого, что его попросту бросили. Он пришел в запустение и простоял так почти четверть века, пока его не выкупил Дэш Мейнард, крупный телевизионный продюсер и владелец кабельного канала. Они с женой Делией вернули дому былое величие. Пожалуй, даже с лихвой.

Уайлду пришлось остановиться у богато украшенных ворот. Отсюда до дома была добрая четверть мили — в гору. Уайлд не видел ничего, кроме огоньков вдали. Одной рукой он нажал на кнопку интеркома, а другой достал телефон: мало ли, не почувствовал вибрации.

От Мэтью ни слова.

Он набрал еще одну эсэмэску:

Я у ворот особняка.

— Что вам угодно? — спросил интерком.

Уайлд заранее вынул из кармана водительские права. Теперь он поднес их к камере.

— Я приехал за Мэтью Краймштейном. — Тишина. — Мэтью — друг Краха.

— Кем вы ему приходитесь?

— Вы про Мэтью?

— Да.

Странный вопрос.

— Я его крестный.

— Какова цель вашего визита?

— Я приехал его забрать.

— Он прибыл на автомобиле Мейсона Пэди. Нам сообщили, что на нем он и отбудет.

— Что ж, планы изменились.

Тишина.

— Алло? — сказал Уайлд.

— Минутку, пожалуйста.

Прошло какое-то время.

Уайлд снова нажал на кнопку интеркома.

Ответа не последовало.

Он еще раз нажал на кнопку и не стал отпускать палец.

Бесполезно.

Он осмотрел ворота. Проводов не было. Значит, ограда не под напряжением. Это хорошо. Забор высокий, шипастый, но ни то ни другое не проблема. И еще тут, разумеется, полно камер видеонаблюдения. Тоже не проблема. В любом случае Уайлд хотел, чтобы его заметили.

Он свернул на парковку у ограды и вышел из машины. Смерил ворота взглядом. Если навскидку, футов двенадцать. Расстояние между прутьями — шесть дюймов. Подниматься нужно по стыку створок — там прутья толще. Взять разбег, вверх и на ту сторону. Уайлд всю жизнь лазал по горам, деревьям, скалам, стенам. Ребенком, солдатом, гражданским человеком. Эти ворота, пусть даже и с шипами на прутьях, его не остановят.

Он сделал два широких шага в сторону ворот. Из динамика донесся голос:

— Стоять. Не…

Остального Уайлд не слышал.

Он подпрыгнул до середины ворот, оттолкнулся ногами от прутьев, сделал рывок вверх — словно бежал по вертикальной поверхности, — обеими руками ухватился за прутья, поджал ноги. Перекинул тело через ворота, разжал левую руку, распрямил ноги. Чтобы сбавить скорость, уперся подошвами ботинок в железки по ту сторону ворот. Разжал правую руку, спрыгнул на землю и увидел, что к нему мчатся два автомобиля.

Не один автомобиль. Целых два.

Это уже перебор.

А может, и нет. В последнее время Дэш Мейнард часто мелькал в новостях. Ходили слухи (Дэш Мейнард наотрез все отрицал), что во время своих передач он записывал гостей на видео — всё без исключения, даже разговоры в гримерных. Если верить слухам, эти записи могли погубить многих знаменитостей и политических деятелей, в первую очередь — Расти Эггерса, в прошлом гуру саморазвития, а ныне — сенатора США и перспективного деспота, ведущего успешную президентскую кампанию.

Обе машины развернулись фарами к Уайлду и остановились, скрипнув тормозами. Из машин вышли четверо, по двое из каждой. Уайлд держал руки на виду. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то сделал какую-нибудь глупость.

Двое слева, здоровенные парни, направились в его сторону. У обоих амбалов грудь колесом, оба размахивают руками, изображая альфа-самцов. Пожалуй, тоже перебор. На одном была толстовка с капюшоном, на другом — у него были длинные крашеные волосы в стиле киношного Тора — скверно сидящий пиджак.

Скверно сидящий, отметил про себя Уайлд, из-за кобуры с пистолетом под левой подмышкой.

Уайлд не раз видел ребят, похожих на эту парочку. Проблем с ними не будет, но вот пистолет… Он собрался с мыслями, прикидывая варианты, но мужчина, вышедший из машины справа, — седые волосы, короткая стрижка, военная выправка — поднял руку, и двое слева остановились. Ясно, он тут за главного.

— Здравствуйте! — крикнул седой, обращаясь к Уайлду. — Ловко вы оградку перепрыгнули.

— Спасибо.

— Пожалуйста, продолжайте держать руки на виду.

— Я не вооружен.

— Дальше мы вас пустить не можем.

— Дальше мне и не нужно, — сказал Уайлд. — Я пришел за крестником, Мэтью Краймштейном.

— Понимаю. Но у нас тут свои правила.

— Правила?

— Все несовершеннолетние, приехавшие сегодня в особняк, сообщили, как будут добираться обратно, — начал седой. Голос его звучал на редкость рассудительно. — Мы четко объяснили, что сегодня вход только для приглашенных или прошедших надлежащую проверку. Мэтью Краймштейн приехал сюда с Мейсоном Пэди. Сказал, что уедет с ним же. И тут являетесь вы, как снег на голову… — Он развел руками, являя собой само благоразумие. — Видите, в каком мы затруднительном положении?