— Кое-кто за нее волнуется.

— Кто?

— Не могу сказать.

— Мэтью Краймштейн.

Он промолчал.

— Повторяю, Уайлд: когда мы познакомились, я не знала, кто ты такой.

— Но теперь знаешь.

— Да. — Глаза ее вдруг заблестели от слез. Уайлд подошел к ней, взял ее ладони в свои. Она убрала руки. Уайлд не стал ей мешать. — Уайлд?

— Слушаю.

— Тебе нужно ее найти.

Уайлд вернулся на парковку кондоминиума. «БМВ» Лейлы стоял в двадцати ярдах от мусорного контейнера. Хестер была права. Лейла неряха. Красавица, но неряха. Себя содержит в чистоте и порядке, всегда словно только что из душа. Но вокруг нее сплошной бардак. На заднем сиденье «БМВ» валялись кофейные стаканчики и обертки от энергетических батончиков.

Уайлд выбросил весь мусор в контейнер. Он не страдал гермофобией, но приятно было найти в бардачке противомикробный лосьон. Уайлд оглянулся на дом Авы. Интересно, она позвонит бородатому парню, чтобы тот вернулся? Это вряд ли.

Он не жалел времени, проведенного с Авой. Ни капли не жалел. Честно говоря, когда Уайлд увидел Аву, он почувствовал что-то странное. Что-то сродни… желанию? Может, это оправдание, попытка объясниться. Да, он не способен на длительные отношения, но это не значит, что он не любит общаться с новыми людьми. Он ни разу не ставил своей целью сделать кому-то больно. Относиться к людям свысока, опекать их по поводу и без, вешать им лапшу на уши — это, пожалуй, гораздо хуже. Уайлд твердо решил быть кристально честным, ничего не приукрашивать и не строить из себя покровителя.

Уайлд всегда спал под открытым небом. Даже в такие ночи.

Трудно было объяснить почему. Иногда он оставлял записку, на несколько часов сбегал в лес, а к утру возвращался. Дело в том, что он не мог уснуть, когда рядом были другие люди.

Все проще простого.

Под открытым небом ему часто снилась мать.

Может, и не мать. Может, другая женщина — из дома с красными перилами. Уайлд этого не знал. Во сне его мать — пока что будем называть ее так — была красива. Длинные золотисто-каштановые волосы, изумрудные глаза, ангельский голос. Неужели его мать и правда так выглядела? Образ был слишком уж идеальный. Скорее фантазия, чем реальность. Вполне возможно, Уайлд выдумал эту женщину. Или видел ее по телевизору.

Зачастую память требует слишком многого. Памяти нельзя доверять, она всегда стремится заполнить пробелы.

Зазвонил телефон. Хестер.

— Поговорил с Авой О’Брайан? — спросила она.

— Да.

— Видишь, я не лезу с вопросами, откуда ты ее знаешь. Разве я не молодец?

— Вы само благоразумие.

— Так что она сказала?

Уайлд ввел ее в курс дела. Когда он договорил, Хестер заметила:

— Эти ее слова о спокойствии Наоми. Тревожный знак.

— Знаю, — согласился Уайлд.

Решив свести счеты с жизнью, люди зачастую лучатся умиротворением. Решение принято. Как ни странно, гора свалилась с плеч.

— Что ж, у меня есть новости, — сказала Хестер. — Хорошими их не назовешь. — Уайлд ждал. — Мне перезвонила ее мать. Она понятия не имеет, где Наоми.

— Значит, отец соврал, — сказал Уайлд.

— Может быть.

В любом случае Уайлду не помешает нанести визит папаше.

Кто-то выкрикнул имя Хестер. В трубке раздался фоновый шум.

— Все в порядке? — спросил Уайлд.

— Мне скоро в эфир, — ответила Хестер. — Уайлд?

— Да?

— Нужно кое-что сделать, и побыстрее.

— Не уверен, что будет толк.

— Нутром чуешь?

— Какая разница, что я чую, — сказал Уайлд. — Я смотрю на факты.

— Чушь собачья. — После паузы Хестер добавила: — Разве фактам есть дело до этой девочки? Разве факты за нее переживают?

— Не переживают, — согласился он. — Ни за девочку, ни за Мэтью.

Фоновый шум усилился.

— Мне пора, Уайлд. До скорой связи.

Она завершила звонок.

Хестер сидела за новостным столом, на стуле с кожаной спинкой. Стул был для нее высоковат. Ноги едва доставали до пола. Телесуфлер был настроен и готов к запуску. Штатный стилист по имени Лори колдовал над ее прической, вносил завершающие штрихи кончиками пальцев. Гример по имени Брайан подправлял ее макияж косметическим карандашом. Красные часы вели обратный отсчет — совсем как таймер бомбы в телефильме. Эфир начнется меньше чем через две минуты.

Сегодняшний партнер Хестер по передаче играл с телефоном. Хестер на секунду закрыла глаза. Почувствовала, как щек касается кисточка гримера, как пальцы стилиста бережно поправляют волосы. Странно, но вся эта суета ее успокаивала.

Завибрировал телефон. Вздохнув, Хестер открыла глаза и отмахнулась от Лори с Брайаном. Обычно она не отвечала на звонки перед самым эфиром, но сейчас, судя по имени на экране, ей звонил внук.

— Мэтью?

— Ну что, нашла ее?

В приглушенном голосе слышалось отчаяние.

— Почему ты шепчешь? Ты где?

— У Краха дома. Ты поговорила с мамой Наоми?

— Да.

— Что она сказала?

— Она не знает, где Наоми.

Мэтью издал звук, похожий на стон.

— Мэтью, о чем ты молчишь?

— Неважно.

— Важно.

— Забудь, что я звонил, — угрюмо сказал внук. — Ладно?

— Нет, не ладно.

— Десять секунд до эфира! — завопил один из продюсеров.

Второй ведущий сунул телефон в карман и сел ровнее. Повернулся к Хестер, увидел, что она прижимает телефон к уху, и сказал:

— Э-э-э, Хестер? Вступительное слово за вами.

Продюсер поднял пятерню: до эфира пять секунд. Поджал большой палец: четыре.

— Я перезвоню, — сказала Хестер.

Когда продюсер загнул указательный палец, она положила телефон на стол.

Может показаться, что три секунды — это очень мало, но на телевидении все иначе. У Хестер осталось время, чтобы взглянуть на Эллисон Грант, продюсершу ее передачи, и кивнуть. У Эллисон осталось время, чтобы поморщиться и кивнуть в ответ — показать, что она идет на поводу у Хестер, но делает это без особого желания.

Хестер была к этому готова. Бывает время собирать сведения, а бывает время бросить клич.

Сейчас пришло время бросить клич.

Закончив обратный отсчет, продюсер указал на Хестер.

— Добрый вечер, — сказала она, — и добро пожаловать на передачу «Краймштейн и криминал». Сегодняшний выпуск посвящен — кому же еще? — новому кандидату в президенты Расти Эггерсу и спорам вокруг его предвыборной кампании.