— А с ним что? — упавшим голосом спросила я, потерянно поникнув плечами, и представила три крынки молока, которые оставляла в леднике. Этого мне должно было хватить на неделю!

— Один кувшин выпили, один сожгли, — посмотрел он на подгоревший котелок с «завтраком», — а один… скис. Я его вчера выставил, чтобы блины пожарить, думал, ты проснешься, чтобы поела нормально и… забыл у печи.

— Так на блины и кислое молоко подходит… — шмыгнула я носом, удивленно моргнув от слов демона. Нет, не потому что он изничтожил мой запас продуктов на несколько месяцев вперед всего за сутки, и, возможно, посуду. А тем, что к уборке, желанию, чтобы я выспалась, прибавилась и его попытка меня… накормить. Дважды, как минимум. Блинами и тем нечто, что было из молока, горючего жира и сажи на завтрак. Не ожидала такой… заботы. Коряво, конечно, и ужасно затратно, но… сам факт! Почему-то ощутила, что чувства обреченной злости и тоски отступают…

— А я знаю, — кивнул демон. — Но они это… в общем, блины слегка не получились.

— «Слегка»? — уточнила я, осторожно улыбнувшись. Захотелось даже подойти и успокоить жертву режима, который к остальным бедам, решил взять на себя роль хозяйки. И ведь я даже не просила. Я бы поняла, если он пытался накормить себя одного, для чего одного мяса было бы предостаточно, а тут и про меня не забыл, что, правда, едва не вылилось в полноценный пожар. И все равно злости не было.

— Ну… — указал он взглядом в сторону ведра с отходами, которое сейчас было переполнено. Из-под крышки выглядывало что-то серо-черное. И это чередовалось. Смею предположить, что один блин пригорал и рвался, превращаясь в бесформенный ком, а вторая часть безнадежно сгорала до черного состояния пергамента. — Они тоже не получились, — подвел он итог, а я смиренно вздохнула, размышляя в ключе, что, по крайней мере, набрала уплату русалкам. Вот уж им пиршество будет.

Видимо, верно говорят: нет худа без добра. А из принесенного Велесом клочка зайца состряпаю заплатку на свой старый полушубок. В хозяйстве пригодится.

***

Сготовив на быструю руку завтрак и поев, мы с Володей принялись прибираться после его кулинарных экспериментов. И вот тогда я поняла, что «оплата» Водяну готова. В смысле скисла так, что держать это дома более не представлялось возможным, хотя бы потому, что стараниями демона, крышка на отходнике не закрывалась.

Таким образом, вздохнув и одевшись, я побрела на берег с ведром отходов наперевес.

Встав на берегу, где прежде был причал, и месте, где едва не случилась трагедия с одним любопытным демоном, я поставила отходы рядом, вгляделась в спокойную воду с легкой рябью от ветра на поверхности, на мгновение засмотрелась игрой бликов первых солнечных лучей в отражении реки и вздохнула полной грудью. Настроение могло бы быть лирическим: место, время и даже моя живописная поза располагала. Впору было запеть нечто нежное, тихое и душещипательное, что ветерком разносилось бы далеко по берегу, повествуя о моих горестях, радостях и лишениях…

Вот только… Ну это ж я! Я — циничная, сварливая лесная ведунья. Какая лирика? У меня даже на легком морозце отходы воняют и развеваются таким амбре, что не хуже песни слезы вышибет. Потому заинтересованные непременно если не услышат, так учуют все мои тяготы и лишения!

— Водя-я-ян! — гаркнула я в полную силу своих легких, помня, что местный Водяной у нас — старожил и слегка глуховат. И это если не брать в расчет, что тот под толщей воды на дне реки проживает. — Водяной! Я плату принесла! Первоклассная гниль! Как заказывал! Трехдневной выдержки! — соблазняла я представителя жаберных, ибо дующий ветер с реки, по закону подлости, нес всю вонь исключительно на меня, с какой стороны ни встань. Потому со стороны могло казаться, что я еще и призывный танец исполняю, кружась у ведра, аки вокруг елки. То же правило работает с костром — едкий дым вечно летит в лицо и щипит глаза, отчего я кружусь и плачу. В данный момент вонь такая, что глаза у меня опять на мокром месте. — Давай выплывай и забирай! — забыв о вежливости, потребовала я без возможности терпеть, всматриваясь в воду на середине реки.

— Чего орешь? — услышала женский, совершенно точно не принадлежавший Водяному, голос, потому вздрогнула и посмотрела на мель, где по пояс в воде стояла Водяница, с недовольным видом сложив руки на груди.

— Так, это, оплату по договору принесла…

— Принесла и отлично, — кивнула Водяница и требовательно протянула руку. — Давай сюда. Припасы в пути пригодятся.

— «В пути»? — переспросила я, протянув благоверной Водяного ведерко. Та сунула нос под неплотно закрытую крышку, недовольно поморщила носик, странно крякнула, кажется, одобрительно и, выпятив внушительную грудь, величественно кивнула, принимая плату. — Вы куда-то собрались?

— А тебе пенечек мой не рассказывал? — подняла она зеленоватые брови и красивым жестом отбросила с груди мокрые тяжелые пряди на спину. — Мы временно ниже по реке разместимся. Уже два дня, как пожитки переносим и почти управились. Ты чудом меня застала, я сюда приплыла проследить, чтобы русалки-недотепы ничего не позабыли. И ты так удачно гостинчик принесла. Малёчек обрадуется: отличная гниль — он такую ценит, — удовлетворенно покивала она.

— Подожди, — тряхнула я головой. — Что значит «временно разместимся»? Почему?

На этом вопросе Водяница напряглась и посмотрела на меня недобро. Молчала она выразительно, многозначительно, но после окинула меня взглядом и мученически вздохнула, закатив глаза:

— Не следует мне об этом говорить, особенно тебе. Но ты у нас юродивая, потому жаль мне тебя — так и быть, предупрежу. Время нынче неспокойное. Малёчек тревожится, а это — неспроста, — важно задрала она палец. — Мне он сказал, что нам необходимо затаится. Насколько — неизвестно, но вряд ли до весны вернемся… Вернемся ли… — задумчиво надула она синеватые губки и постучала по подбородку пальцем с синем ногтем. — Нечто лихое надвигается. Опасное. Вот любимый и принял решение перебраться от худа, пока не прояснится. Он у меня такой заботливый…

— Водяница, — напомнила я о себе, заметив, как она мечтательно улыбается, говоря о муже. Да как так-то? О чем там мечтать? Но спросила я о другом: — А что именно происходит — не знаешь?

— Ох, Даринка, не