Сначала все так и было. Я выехала на ранней электричке, до рассвета. В вагоне было тепло и пусто. Я приготовилась смотреть в окно, но видела в нем только свое отражение. За всю дорогу так никто и не вошел в вагон. Забавно, если во всем составе окажется один пассажир — я.

Рассвет я встретила в лесу. Я специально не уходила далеко от платформы. Лес, настоящий густой еловый лес начинался справа от нее, а слева была только узкая полоса деревьев, за которыми тянулся холмистый берег реки. Река замерзла и, засыпанная снегом, угадывалась с трудом. Я стояла на вершине холма и смотрела на восток. Низкое зимнее небо светлело, делалось словно бы стеклянным, подсвеченным изнутри. Потом синий цвет стал уходить вверх, а снизу потек желтый, прозрачный, как лимонный сок свет. Он продвигался вперед медленно, но все движение было заметно. У холмов сначала появились огромные неясные тени, а потом они начали сужаться, приобретать очертания. И, наконец, из-за горизонта показалось оно — зимнее солнце. Неяркое, с розоватыми, словно румяными щеками от облаков вдалеке. И на снег легли желтые яркие блики, а в глазах заплясали солнечные зайчики. Я смотрела на солнце не щурясь. Оно не дарило тепла, но оно несло свет и настоящий, хоть и такой далекий? огонь. Когда нижний край оторвался от горизонта, я взяла пригоршню снега с того места, где солнечное пятно было особенно ярким и умыла им лицо.

Я перешла через рельсы и двинулась по дороге в лес. Дорога была наезженной и вела в деревню, поэтому я прошла по ней совсем немного, метров сто, а потом свернула прямо в снег. Идти было легко, снег еще не покрылся коркой льда, не свалялся в плотную массу, а был пушистым, невесомым, как в начале зимы. Я слушала треск неизвестных мне птиц, теньканье синиц, крики ворон. Один раз забралась под огромную еловую лапу, где снега было меньше и не задувал ветер и выпила горячего кофе. Есть не хотелось, я посидела немного и пошла дальше. Впереди у меня был целый день.

Я вдоволь налюбовалась белым снегом, чистым зеленым цветом еловой хвои и начала развлекаться. Сначала нашла след мышек, видимо, выбегали из-под снега за шишками, вынула из кармана немного семечек и бросила возле их возле входа в норку. Потом мне на глаза попался размашистый смешной след зайца и я немного прошлась по нему, вдруг захотелось увидеть этих смешных зверьков с большими ушами и мощными лапами. Может, я бы даже вышла к их гнезду, но вдруг услышала тихое дыхание совсем в другой стороне. И это был не человек. Я остановилась и прислушалась еще раз. Кто-то дышал с присвистом, редко и неглубоко и словно бы тихо подскуливал на вдохе. Мне стало любопытно. Лисица? Волчонок? Одичавшая собака? Я медленно пошла на звук. Минут через десять вышла на небольшую поляну. Звук стал громче, ближе. Но я все равно не понимала, кому он принадлежит. Нет, это был не большой зверь. Надеюсь, я его не спугну. От меня все-таки слишком сильно пахнет городом.

Я осмотрелась и увидела, как едва заметно покачиваются ветки на одной ели. Тихо и осторожно подошла и заглянула сквозь занавесу зеленых лап. У ствола, на снегу лежала собака и отчаянно дрожала. Рыжая, с короткой шерстью. Ей явно было холодно, и кажется, она была в коме. Глаза, во всяком случае, у собаки были закрыты. И я только несколько секунд спустя поняла, что с ней не так. Ее пасть была туго перетянута обрывком веревки. Вот почему она так странно дышала и даже не могла скулить! Бедная!

Я проломилась сквозь ветки и подхватила собаку на руки. Вытащить на поляну, развязать веревку, посмотреть, что у нее с глазами… Я сделала два шага и чуть не упала. От шеи собаки к стволу тянулась веревка. И только тогда я заплакала. Кем бы ни был этот человек, охотники по сравнению с ним — верх милосердия. Они по крайней мере убивали сразу, а не вот так — бросая привязанными в лесу, да еще завязывая пасть… смерть от жажды и холода. Я не представляла, что бывает такая жестокость.

Собаку пришлось снова положить на землю. Она не открыла глаза, но только чуть вздохнула и дернулась боком, словно смирилась со своей судьбой — быть оставленной зимой на снегу.

— Тихо, маленькая, не дергайся, я не брошу тебя. — прошептала я. От звуков голоса собака неожиданно приподняла хвост сделала попытку свернуть его колечком и вильнула из стороны в сторону. Я снова заплакала.

Отвязать веревку от дерева не удалось. Вернее, собака была привязана не веревкой, а широкой брезентовой лентой, которая намертво примерзла к стволу. Или ее облили водой… Я надеялась, что из веревки можно будет сделать петлю, чтобы удобнее нести собаку. Все-таки она была не совсем уж маленькой, ее вес оказался вполне ощутимым для меня. Ну, ладно, донесу до электрички так, не умру. К ошейнику лента крепилась за металлическое кольцо, его снять оказалось не сложно.

Я присела рядом с собакой и осмотрела узел на веревке, которой была замотана собачья пасть. Развязывать нужно было быстро и не дергая в разные стороны. Морда уже вспухла, веревка врезалась глубоко и собаке наверняка было очень и очень больно. Вот где пригодился бы стилет!

Увы, у меня с собой был только маленький ножик, и пилить веревку им я опасалась — можно порезать собаку. Я положила ладонь на широкий собачий лоб и попросила:

— Потерпи немного, сейчас будет больно.

Собака снова обессилено дернула кончиком хвоста. Бедный лучший друг человека.

Я развязала узел довольно быстро и осторожно размотала веревку. По крайней мере, я надеялась, что осторожно, потому что собака не дергалась под моими руками и не издавала больше своих странных скулящих звуков. Но зато, кажется, она выпала из своей бесчувственной комы, из того состояния, которое бывает, когда ты еще жив, но понимаешь, что это скоро закончится. Она не делала попыток подняться на ноги или даже открыть глаза, едва ли она пришла в сознание. Но она поняла, что с ней что-то происходит, а это главное.

Я подняла ее на руки, прошла несколько шагов и остановилась. Я забыла об одном важном деле. Вчера была новогодняя ночь, едва ли собаку привели в лес прямо перед праздником. Значит, она в таком состоянии находится больше суток. И ей очень хочется пить. И кофе в моем термосе наверняка