— Хорошо, давайте взглянем на Ваш самолёт. Где он находится?

— В Асунсьоне, в ангаре аэродрома.

— Где? Асунсьон? Но если мне не изменяет память, это же Парагвай? — в полном расстройстве чувств отворачиваюсь от своего визави, сплёвываю на землю и разочаровано произношу по-русски:

— Что ж ты мне голову-то морочишь? Один хрен, что Асунсьон, что Нью-Йорк. Ты бы мне ещё Пекин предложил!

Похоже я застрял тут надолго, надо бы поисками гостиницы озаботиться и узнать дорогу через перевалы. Наверняка какие-нибудь «козьи тропы» существуют, придётся искать проводника и добираться в Чили верхами или пешим ходом. Оставаться в Аргентине на ПМЖ у меня нет никакого желания. Однако! Мой «Большой Круиз» подложил мне «Большую Свинью». Вот же встрял… Ну, спасибо тебе, товарищ Довгалевский!

— Вы русский? — оборачиваюсь и вижу изумление на лице моего собеседника.

— Русский, но мне от этого не легче. Похоже я надолго застрял в этой «жопе мира» и меня совсем это не радует.

— Русский! Боже мой, какая неожиданная встреча. Но как же приятно встретить соотечественника на самом краю земли! Позвольте представиться: — Поручик в отставке, Порфёненко Владимир Николаевич. В недавнем прошлом пилот гидроплана второй авиагруппы корпусного авиаотряда Балтийской воздушной дивизии. Ныне — старший лётчик первого звена второй истребительной эскадрильи «Лос Индос» парагвайских воздушных сил!

«Отставной поручик» протягивает мне руку и остаётся только с чувством пожать её и представиться в ответ: — Михаил Григорьевич Лапин. Музыкант. — вот так, по-простому и «без церемоний» безо всяких там «профессоров и композиторов». И пожимаю лётчику руку с большим удовольствием. Всё-таки пилоты, тем более лётчики морской авиации первой мировой войны, это настоящие герои. Они заслуживают уважения!

— Эту встречу обязательно надо отметить! Михаил Григорьевич, давайте пройдём в мой ангар, а то торчим тут у всех на виду и только лишнее внимание к своим персонам привлекаем.

Вот, сразу видно характерную черту русского человека! Где б он не находился, в какую б дыру судьба его не засунула, но только дай ему повод, и он сразу же начнёт «отмечать», и вовсе не важно «что», главное, чтоб повод появился! Просто натура такая… «хлебосольная». Но уйти с солнцепёка, это правильное решение. Температура воздуха где-то в районе восемнадцати градусов, но безоблачно и в моей «троечке» довольно жарко. Да и фетровая шляпа голову от солнца не только прикрывает, но и сама греет неслабо. А ноги уже гудят и отдыха просят.

Вслед за поручиком вхожу в ангар и с интересом осматриваюсь. Ангар довольно большой, свободно два самолёта поместятся и ещё место останется, но сейчас он совершенно пуст, даже мусора нет. В одном углу небольшой самодельный столик с лавочкой, в другом ящик с чистой ветошью, там же стоят совершенно пустые стеллажи да характерные пятна на полу видны. Видимо тут стояли фляги с маслом и бензином, и как не осторожничай, но всё равно что-нибудь да прольёшь.

— Прошу к столу! — Владимир Николаевич приглашает с импровизированному «дастархану» и непроизвольно сглатываю слюну. Это что? Сало? Неверяще беру кусочек и с наслаждением принюхиваюсь к запаху настоящего солёного сала, приправленного чесночком и посыпанного свежим укропчиком. Очищенная и порезанная на дольки головка лука, пара сваренных вкрутую куриных яиц и настоящий домашний ржаной хлеб! Божественно! Как же давно я всего этого не пробовал, просто нечаянно какой-то праздник желудка случился.

— Ещё бы тарелку борща с пампушками, ложку сметаны сверху и можно считать, что жизнь удалась! — желудок предательски урчит, соглашаясь с моими словами.

— Будет и борщ, но попозже, когда в Борисов приедем. Моя Галю хозяюшка на все руки! — в голосе Порфёненко проскальзывает нежность и только тут замечаю, что всё это богатство разложено на вышитом рушнике, постеленном на столик. «Борисов», «Галю», вышитый петухами рушник… Куда я попал? Такое впечатление, что я снова в своей родной Одессе оказался. В нашем дворе тоже украинская семья проживала, так Осип Петрович свою жену также ласково называл, а все полотенца в доме и занавески на окнах их квартиры были вышиты такими же петухами.

Владимир Николаевич уже достал из шкафчика стола пару стопок и бутылку с прозрачным содержимым, как догадываюсь, с местным самогоном, так как никаких этикеток на бутылке не вижу. Немного смущаясь жестом показываю, чтоб мне наливал только «на донышке». От чего-то у меня никак «не складываются отношения» со спиртным.

Почему-то пьянею очень быстро, утром голова не болит, но «вчерашнее» помнится как-то смутно. У меня «ранний алкоголизм», как со смехом объясняла такое состояние моя подружка Мишель. Смех-смехом, но стараюсь не злоупотреблять, отговариваясь «спортивным режимом». Ну его нафиг, такие «диагнозы». Выпили за знакомство и Порфёненко обтерев руки рушником просит показать мою лицензию пилота.

— Михаил Григорьевич, у меня для Вас есть предложение, но только если ваша лицензия меня устроит. Если Вы действительно пилот и Ваша лицензия это подтвердит, то могу предложить Вам место пилота на время перегона двух самолётов в Асунсьон. А там у меня личный самолёт, о котором Вам и говорил. Если мы сойдёмся в цене, то я его Вам продам. Самолёт хороший, но мне больше не пригодится. Война с Боливией подходит к концу и мой командир, Георгий Иванович Ширкин твёрдо пообещал мне похлопотать перед Сергеем Францевичем Эрном о моём зачислении в постоянный штат эскадрильи по окончании войны.

— Господин капитан в хороших отношениях с господином полковником и считает, что отказа мне не будет. У меня большой опыт полётов и два подтверждённых лично сбитых; «Альбатрос» и «Фокер» на германском фронте и один «Викерс» сбитый уже на этой войне, правда сбитый в группе. Так что пока я не «ас», но твёрдо намереваюсь им стать с помощью нового самолёта, за которым и прибыл в Аргентину.

От моей лицензии Порфёненко приходит в полный восторг и тут же сходу предлагает поступить добровольцем в парагвайские ВВС. Удостоверения «инструктора» и «военного пилота» вызывают у него искреннее восхищение, и он начинает настойчиво меня уговаривать «соблазняя плюшками»:

— Михаил Григорьевич, зарплата пилотов-добровольцев выплачивается в твёрдой валюте. Месячный оклад в размере пятисот долларов, за вылет на разведку или сопровождение бомбардировщиков выплачивается премия в размере двадцати долларов, если приходится вступать в бой, то выплаты дополнительно увеличиваются на пятьдесят долларов. За каждый лично сбитый самолёт противника — премия в размере месячного оклада.

— По окончании боевых действий правительство Парагвая обещает каждому добровольцу земельный надел, а гражданство страны с полным уравниванием в правах с местным населением выдаётся сразу после зачисления в армию и принятия присяги. У нас уже почти сотня офицеров из бывших наших соотечественников и почти две тысячи рядовых солдат и казаков, Вы не пожалеете. Мы построим здесь новую Россию!

Да, мне понятна его тоска по родине и желание вновь её обрести. Но мне новая родина не нужна, у меня она уже есть и твёрдо намерен туда вернуться, только бы из этой дыры выбраться. Но кажется «свет в конце тоннеля» уже забрезжил, осталось только добраться до обещанного самолёта. Разговор тихонько сворачиваю в нужное мне русло и предлагаю отправится в этот самый «Борисов», куда и перегнал свои самолёты отставной поручик, опасаясь их конфискации местными властями.

Наивный. Если бы такое решение правительство Аргентины приняло, то самолёты уже носили бы опознавательные знаки ВВС Аргентины и права Парагвая на эти самолёты их бы не остановили. Парагвай Аргентине ни разу не соперник. В недавнем прошлом он уже умылся кровушкой, лишившись и части территорий, и потеряв немало своих мужчин в конфликте против тройственного союза Аргентины, Бразилии и Уругвая. «Маленький, но гордый» Парагвай стал ещё меньше, но гордости и задиристости не утратил, о чём свидетельствует текущая война против «большой и наглой» Боливии.

* * *

Берём «четырёхногое » такси и едем в «Борисов», который оказался пригородом Буэнос-Айрес и назывался «Berisso». Действительно, созвучные названия. Дорога занимает больше часа и в пути Владимир Николаевич успевает рассказать мне и свою занимательную историю приключений, и по какой надобности он оказался в Аргентине. Сам Порфёненко выходец из мещан Херсонской губернии. В четырнадцатом году оканчивает физико-математический факультет Императорского Новороссийского Университета в Одессе, но с началом войны уходит добровольцем на фронт.

Воюет вольноопределяющимся, рядовым пулемётного расчёта пулемётного взвода на западном фронте, в марте пятнадцатого года был ранен. За тот бой и проявленную храбрость получает свой первый Георгиевский крест и лычки младшего унтер-офицера. Лечение проходит в полевом госпитале, расположенном рядом с аэродромом, где и «заразился» авиацией. После излечения написал