Не знаю я за собой никакой вины, и за своими орлами тоже, но все равно, как всякий на моем месте, лихорадочно работаю мозгами на повышенных оборотах. Никаких ЧП у меня произойти не могло, я ж только что оттуда, все обстояло чин-чинарем… Может, мои раньше напортачили, а вскрылось только теперь? Просмотрели, скажем, мину, а на ней подорвалась не просто полуторка, а машина армейского штабиста? (Был такой случай в соседнем полку.) Что-нибудь в таком роде?

– Садись, капитан, – говорит комполка мрачно. Поворачивается к низенькой двери в соседнюю, надо полагать, комнатку и в полный бас командует: – Галь, сделай там чуток…

Очень быстро выпорхнула Галя. Бутылку коньяку на стол («дважды трофейный», французский, мы недавно перехватили целый караван немецких интендантских машин и, как водится, ненароком получилась при учете трофеев некоторая усушка-утруска). Пара тарелок – сыр-колбаса порезаны (явно заранее, не успела б она так быстро), горсть толстеньких шоколадок, тоже не немецких. И три стопки, по числу сидящих.

От сердца у меня отлегло моментально. В жизни не слышал, чтобы командир, прежде чем дать подчиненному втык, выставлял коньяк. Такого, по-моему, ни в одной армии мира не бывает.

И улетучилась красоточка вышколенная. Полковник все с тем же мрачным видом размахнул по стопарям:

– Ну что, товарищи офицеры, будем?

И махнул первым, следом и мы. Лично мне стало чуточку благостно – стопки немаленькие, а французский коньяк, как говорится, «о це дило». А вот полковник с Бутейкой не повеселели ничуть, сидят как сычи. Может, убило кого? Тогда сразу сказал бы он: мол, за помин души…

Все закурили, и я закурил. Сижу и ничего не пытаюсь понять. А задавать вопросы начальству… Нет уж, не новобранцы мы…

Полковник наливает по второй – и эти мы приговорили в мгновенье ока. Комполка закусывать не стал, закурил одну от другой, посидел, упершись взглядом в стол, поднял голову и говорит:

– Слушай, инженер, тут такое дело… Нужен эксперт. По твоей специальности.

И то ли показалось мне, то ли и в самом деле у него в голосе была некоторая растерянность – что ему абсолютно не свойственно. Я, чтобы не тянуть кота за хвост, сказал:

– Готов, товарищ полковник. Можно узнать…

– Сейчас узнаешь, – оборвал он меня, словно бы даже с некоторым злорадством. – Пошли. Майор, фонарь возьми получше этой коптилки.

Бутейко поднял из угла здоровенный аккумуляторный фонарь – такие чаще всего шахтеры используют, но и на войне в быту пригодится. Полковник пошел из комнаты первым, мы следом. В крохотной прихожей комполка распахнул дверцу справа, Бутейко тут же посветил туда – ага, лестница в подвал, узенькая, крутая, и там, внизу, тяжеленная старинная дверь, опять-таки вся в железе.

И стоит возле нее не простой часовой, а один из орлов Бутейко в старшинском звании, «толик»[7]. Когда мы спустились, вытянулся и по всем правилам рапортует:

– Товарищ майор, за время моего дежурства никаких происшествий.

Ничего не понимаю. Что это за военный объект комполка у себя в подвале завел? Если здесь торчит натуральный часовой, держащийся по всем правилам? Может, там какой-нибудь хитрый заряд обнаружился, на что немцы мастера? Но почему вызвали одного меня, без саперов, да еще коньяку предварительно хватили?

Зашли мы, закрыли за собой дверь, оставив «толика» снаружи. Бутейко поставил фонарь, приладил так, чтобы максимально осветить подвал.

Ровным счетом ничего в этом подвале особенного. Соответственно размерам дома, то есть примерно десять на двенадцать. Потолок сводчатый, кирпичный, сразу видно, не перестраивавшийся с того самого года, который над входом высечен – такой уж у него вид. Справа и слева – высокие полки из потемневшего дерева, сработаны, скорее всего, и позже постройки дома – но с той же немецкой старательностью. Полки пустехоньки. Уж не знаю, что хозяин тут держал, но, удирая, выгреб (все они практически всем городком драпанули еще до отхода немцев). Пол выложен здоровенными квадратными плитами из какого-то тесаного камня, и с двух сторон на нем явственно видны этакие неглубокие желобочки: так бывает со старыми лестницами, по которым ходят годами. Ну да. Четыреста с лишним лет тут была кладовая, ходили взад-вперед мимо полок, вот и вытоптали за такой-то срок.

Смотрю и по-прежнему ничего не могу понять: все как на ладони, пусто, скучно, неинтересно, окажись здесь заложен заряд, видно было бы с порога. Потому что, чтобы заложить в столь капитальном строении заряд, нужно долбить старинную кирпичную кладку или неподъемные плиты пола – и как ты ни бейся, ни за что не замаскируешь потом место закладки, столько времени, усилий и мастерства потребовалось бы, что никто б и связываться не стал.

И все равно я спросил:

– Мина?

– Да нет тут никаких мин, – ответил комполка. – Твои же орлы и проверяли. Да и как ее тут заложишь? С этим бункером сутки возиться надо, чтобы один кирпич выковырять – вон как строено, на века…

– В чем же тогда экспертиза, товарищ полковник? – решился я спросить напрямую.

Он посмотрел на меня как-то хитро и говорит:

– Пройди-ка, капитан, вон по тому ряду, отсюда и до стены. Не торопясь, как с девицей под ручку по бульвару… Ну, что стоишь? Приказа не слышал?

– Есть, – ответил я.

И направился по указанному ряду плит с предписанной скоростью – ни черта не понимаю, но приказ есть приказ. Иду. Камень как камень, нога не скользит ничуточки. Четыре плиты осталось до стены, три…

И тут я аж присел.

Где-то почти над моей головой женский голос – громкий, звонкий, молодой – произнес короткую непонятную фразу и умолк. Причем на репродуктор это не походило нисколечко, звучало так, словно над головой у меня, на верхней полке, сидит женщина, она-то и сказала что-то непонятное, едва я оказался рядом. Но ведь нет там никого!

Выпрямился я в полной растерянности. Полковник хохотнул и распорядился:

– А теперь до стены и обратно!

Я и это выполнил. И когда, возвращаясь, наступил на ту же самую плиту, вновь у меня над головой из пустого пространства раздался женский голос:

– Антелло калеми орто…

– Шагай сюда, – сказал полковник. – Нет там никакой невидимки, мы с майором как следует проверили… А лучше пройди-ка еще назад-вперед, чтобы проникся получше… Разов несколько… Марш!

Прошелся я несколько раз взад-вперед. Всякий раз одно и то же: едва ступишь на эту чертову плиту, раздается женский голос:

– Антелло калеми орто…

Одна и та же фраза, всякий раз (буква в букву, ручаюсь, я ее слышал столько раз, что вызубрил наизусть). Голос, несомненно, женский, молодой, озорной, я бы добавил, и вообще, хоть и непонятно ни черта, что именно она говорит, но если судить по интонации… Ну, скажем, молодая, веселая, кокетливая девчонка в ответ на какие-то слова кавалера бросает ему что-то насмешливо так, задорно, причем несердито, и улыбаться она должна при этом, глазками-зубками играть… Доводилось мне до войны в определенной обстановке слышать от кокетливых красоток разные фразочки именно с такими интонациями – да и вам наверняка тоже: «Ну скажешь тоже!», «Скажите, пожалуйста, страсти какие!» Абсолютно в таком ключе. Только слова непонятные, а интонация вызывает исключительно те ассоциации, про которые я говорил.