Зигзагами она дошла, наконец, до метро и с пакетом вошла в переполненный вагон. Как обычно в час пик, все места были заняты, и, стоя затертой в толпе, она вдыхала запах кофе и круассанов. Поездка была долгой, где-то между станциями поезд простоял пять бесконечных минут, прежде чем медленно продолжить путь. Вероника почувствовала, что начала потеть.

Ей надо выходить на следующей станции, но здесь слишком многие выходили и входили, и, пропуская пассажиров, ей пришлось отступать вправо и влево, назад и вперед, а когда дверь, в итоге, захлопнулась, Вероника опустила глаза и с ужасом заметила, что пакет порван. Острый угол заднего фонаря — известного во всем мире, разбитого тем самым «мерседесом», — этот острый угол пробил хилый пакет и уперся в брюки мужчины, стоявшего слева от Вероники. Она отдернула пакет, но сделала это слишком энергично, и тот уперся в ногу стоявшей перед Вероникой женщины, которая была — сомневаться не приходилось — жандармской женой, по крайней мере, так она выглядела. Рывок от жандармской жены — и пакет переброшен к ноге мужчины слева. И хотя пассажиры оставались безучастными свидетелями ее попыток приручить непослушный пакет, она с ужасом представила себе картиночку, что пакет разорвался совсем и его содержимое рассыпалось по полу вагона. Окружающие быстро поняли бы, в чем дело.

«Посмотрите-ка, — сказал бы один из них, возможно тот мужчина средних лет в черной кожаной куртке, которому было бы все хорошо видно с места, где он сидит. — Посмотрите, что случилось с ее полиэтиленовым пакетом, — он порвался, и все вывалилось на пол».

«А посмотрите, что в нем, — сказала бы манерная тетка в сиреневом. — Он битком набит поролоном и обломками автомобиля. С чего бы все это таскать в метро?»

«М-да, — сказал бы толстяк с отвисшими, как у моржа, усами, — единственное объяснение состоит в том, что она пытается по частям отделаться от автомобиля, втайне от всех. Но зачем это нужно?»

«Интересно, а от какой машины эти детали? — спросил бы седобородый сикх. — Если бы мы это узнали, то многое прояснилось бы».

И тут мужчина с копной рыжих волос и грязными ногтями сказал бы: «Я уже двадцать шесть лет вожусь с автомобилями, и я узнаю эти детали: они принадлежат „фиату“, видимо, фиату-уно“».

А итог подведет симпатичная студенточка в очечках с золотисто-каштановыми волосами, схваченными узлом. Хотя она слишком застенчива, чтобы поднять руку на семинаре, тут она снимет очки, распустит волосы и, поднявшись, воскликнет, словно одержимая Духом Справедливости: «Теперь все ясно — это она управляла тем автомобилем в тоннеле Понт Л’Альма той ночью, — скажет она с торжествующим видом, — это она послужила причиной ужасной катастрофы. Она погубила принцессу и теперь пытается отделаться от улики».

Со всех сторон послышится бормотание: «Она, видимо, права» и «Как вам не стыдно». Потянут за ручку стоп-крана, и вокруг нее сомкнется непроницаемый круг. В вагон позовут полицию, и окружающие усладятся сопричастностью истории.

Но пакет больше не рвался, и его содержимое не вывалилось на пол. Поезд приехал на нужную станцию, и, стараясь не трясти пакетом, Вероника вышла на улицу. Недалеко от конторы ей попался мусорный бак. Она бросила пакет и быстро пошла на работу.

Франсуаза не обратила на нее внимания, с Мари-Франс было все в порядке, и она начала день как обычно, без видимых успехов, переставляя предметы с места на место.

Еще поутру Франсуаза спросила ее, не смотрела ли она похороны по телевизору.

— Да, смотрела.

— Я плакала шесть часов, — похвасталась она. — Целых шесть часов. Меня так расстроили мысли о бедной принцессе… — она сощурила глазки. — А сколько часов вы проплакали?

— Ну, думаю, около часа, пока все это показывали, а потом перестала.

— Всего один час? — Франсуаза презрительно глянула на нее и тряхнула головой. — Всего один час слез по жестоко загубленной молодой жизни?

— Да, всего один.

С досады Франсуаза даже вернулась к работе.

В конце рабочего дня, когда Вероника уже надевала куртку, Франсуаза подозвала ее к своему столу.

— Скажите мне, как вы находите свою новую машину? — подозрительно вежливо спросила она.

— Прекрасно. Она, конечно, старенькая, но бегает неплохо.

— Это «фиат», не так ли?

Вероника мысленно пнула себя за разговоры о машине на работе. Затем пнула еще раз за то, что вообще говорила о чем-либо на работе.

— A-а… да. «Фиат».

— Я так и думала. Белый «фиат»?

— Нет, не белый. Оранжевый. Ярко-оранжевый.

Франсуаза весь день действовала ей на нервы своей ярко-оранжевой губной помадой и соответствующими румянами, и это был первый цвет, который пришел ей в голову.

— Я могла бы поклясться, что вы говорили, будто он белый, однако, — она улыбнулась, — я, должно быть, ошибаюсь. Если вы говорите, что «фиат»… а-а… — Франсуаза подняла одну бровь, потом другую, затем опустила обе, — ярко-оранжевый, тогда он и должен быть… — она повторила процедуру с бровями, — ярко-оранжевым. Кто я такая, чтобы сомневаться в вас? — она улыбнулась своей ужасной улыбкой. — Я могла бы поклясться, что вы сказали, будто он белый, — повторила она, — но я, должно быть, старею. Похоже, память уже не та, что прежде.

Вероника не знала, что сказать.

— Больше никаких вопросов, — сказала Франсуаза. — На сегодня. Вы вольны уйти.

Вероника оглянулась через плечо — Франсуаза сидела за столом и демонстративно обновляла свой яркий оранжевый макияж. Где же, черт возьми, подумала Вероника, продается такая тошнотворная косметика; не иначе как вытащили откуда-то из восьмидесятых.

Всю дорогу домой Франсуаза не выходила у нее из головы. Неужели она действительно что-то подозревает? Или просто в очередной раз нашла способ действовать на нервы? По дороге от метро к дому Вероника оглядывалась в поисках ярко-оранжевых машин и не увидела ни одной.

Придя домой и обнаружив, что полиция ее здесь не ждет, Вероника почувствовала упадок сил; мысль о наручниках и аресте приобрела оттенок неизбежности. Она поздоровалась с Цезарем, который дремал в своей огромной конуре, приготовила себе чашечку кофе и сразу же пошла в гараж, где набросилась на рулевую колонку с ножовкой по металлу. Дело продвигалось ужасно медленно, и ей было трудно сосредоточиться. Все усилия казались тщетными, и, по мере продвижения вперед, дело казалось все более безнадежным. Разборка автомобиля без мотивации, необходимой для разборки автомобиля, обернулась весьма мрачной перспективой.

Она вспомнила о своем механике. Она решила, что переспать с ним — лучший способ поставить точку в отношениях с Жан-Пьером. Ведь ей нужно было чем-то ознаменовать переход от прежней жизни к той новой жизни, которая начнется сразу же, как только она разберется с машиной. Из задумчивости ее вывел телефонный звонок. Она зашла в дом и сняла трубку.