— Ладно, — сказала Вероника, обрадовавшись, что на случай ареста у нее есть готовая версия, хотя она никогда не слышала о разборке спонсорских машин для нужд стариков. В целом идея казалась замечательной.

Они поработали почти молча еще пару часов, и Вероника, почувствовав, как болят почерневшие руки, и разглядев, во что превратились ногти, сказала:

— Хватит. На сегодня достаточно, заканчиваем.

Они положили инструменты и оценили результаты. Поработали они на удивление плодотворно: они наполнили мусором около сорока полиэтиленовых пакетов из той, казалось, неистощимой коллекции, что собрала мать Вероники. Хотя, конечно, автомобиль по-прежнему сохранял свою форму, размер и цвет, но об этом можно подумать как-нибудь в другой раз. А пока они собирались отдраить руки, выгулять Цезаря и утешить себя субботним вечером в затворничестве большим количеством пива и доставленной на дом пиццей.

Где-то на пятой бутылке Вероника, прекратив бросать Цезарю корочки чесночного хлеба, встала и сказала:

— Будь что будет… Я больше не в силах держать это в себе.

— Что? — спросила Эстелла. — Ты идешь в полицию?

Она надеялась, что подругу не придется удерживать силой. Когда-то она немного занималась дзюдо, но это было очень давно и очень немного, поскольку дело это было не из легких, и сейчас ей пришлось бы прибегнуть к оплеухе, а если и это не поможет, то к конфискации косметики. Она знала, что без приличного макияжа Вероника ни за что не отдаст себя в руки полиции, поскольку велика вероятность попасть на первые полосы всех газет. И Эстелла сочла за благо попридержать косметичку до окончания этого покаянного порыва.

— Нет, я не собираюсь идти в полицию, я собираюсь поставить мою любимую запись, и можешь надо мной смеяться, мне все равно. Сейчас тяжелое время, и мне надо ее послушать — прямо сейчас.

Она подошла к книжным полкам и сняла двухтомную историю священной Римской империи, за которой был спрятан компакт-диск без упаковки. Затем поставила его в музыкальный центр.

— Я никому об этом не говорила, — сказала Вероника, — кроме Цезаря, конечно.

Пес стоял рядом, и она крутила его огромное ухо.

— Он все про меня знает. Раз уж ты знаешь, что я убила принцессу, ты можешь узнать все мои страшные тайны.

Она включила систему и выжидательно посмотрела на Эстеллу, но та не торопилась с ответом, а просто смотрела прямо перед собой. Когда же вступил хор, она стала подпевать.

— Нравится? — спросила Вероника, приятно удивленная положительным настроем подруги.

— Нравится? Еще как! — ответила та.

Они достали еще пива из холодильника, пропели все слова песни, сопровождая их соответствующими телодвижениями, которые, несмотря на то, что каждая придумывала их самостоятельно, оказались ужасно похожи. Они сошлись на том, что сборник группы «Роксэтт» «Don’t Bore Us — Get To The Chorus!» несомненно является лучшей из когда-либо сделанных записей, и поклялись друг другу, что та, у которой раньше родится дочь, назовет ее Роксэтт. Эстелла призналась даже, что тайно планировала удостоить Пера Гесла и Мари Фредриксон почетного гражданства города Сванси со всеми вытекающими из этого привилегиями, а детально продуманная церемония награждения предполагала исполнение всех хитов группы.

На некоторое время песни «Роксэтт» помогли Веронике забыть о том ужасном положении, в котором она очутилась, но песня «Sleeping In My Car» вернула ее к действительности, напомнив о том, как она пыталась заснуть у дома Жан-Пьера в том самом «фиате», который теперь стоит разбитый в гараже. А когда Вероника услышала слова «трах, бум, бах», то разразилась слезами. Эстелла кинулась к стерео и переключила его на следующую песню, и скоро Вероника с довольным видом стучала по воображаемым барабанам, молотила кулаками воздух в такт песне, словно не имела никакого отношения к гибели принцессы. Когда альбом закончился, они в изнеможении рухнули на диван.

Эстелла включила телевизор на программе новостей. Помимо рассказа о похоронах, прозвучало краткое сообщение о том, что эксперты проводят анализ кусочка белой краски, найденной на «мерседесе», и это поможет точно определить, какой именно автомобиль участвовал в ДТП, и полиция сможет объявить в розыск водителя этой машины.

— Ну дела, — сказала Вероника, — не ждать же мне, пока полиция начнет розыск…

_____

Под утро разговор переключился на традиционно непростую личную жизнь Эстеллы. Где-то на периферии этой жизни существовали загадочный кошерный и некий барабанщик, чье появление было более предсказуемо, маячила семнадцатилетняя правонарушительница, дочь магната-судовладельца из Перу и череда мужчин, писавших ей длинные письма с предложениями начать новую жизнь. Авторы этих писем, приходивших, как правило, дважды в месяц, норовили оказаться бывшими коллегами по работе, соседями или школьными приятелями, тайно влюбленными и неспособными ее забыть. Исчерпывающе, с обилием подробностей, они описывали то, каким неомраченным счастьем сопровождалась бы их предполагаемая совместная жизнь. Она представлялась авторам человеком, которого надо спасать от самого себя, и в новой жизни, которую ей предлагали, главную роль неизменно играли загородный домик с огородом и большая добрая собака — по непонятным причинам выбор почти всегда падал на ищейку. Эстелла уже давно не обременяла ответами своих незадачливых белых рыцарей, складывая их письма под кровать, в коробку из-под печенья.

— Послушай, а ведь такой штуки, как разборка спонсорских автомобилей, в природе не существует, не так ли? — внезапно догадалась Вероника.

— Нет, — сказала Эстелла, — не существует.

— Ну, по крайней мере, теперь буду знать…

Все трое так устали после многотрудного дня, что заснули, как говорится, не сходя с места.

Поздним утром, когда Эстелла ушла домой, Вероника включила радио, чтобы послушать, как продвигаются поиски водителя маленького белого автомобиля. Она узнала, что совместными усилиями экспертов, полиции и специалистов автомобильной промышленности — а работали они не покладая рук — после тщательных проверок было установлено, что частицы краски, найденной на месте катастрофы, принадлежат, скорее всего, белому «фиату-уно» выпуска 1983–1987 годов. Похолодев от ужаса, Вероника прослушала, как представитель полиции обратился к населению с просьбой предоставлять любую информацию по этому делу и сообщил, что они уже начали прочесывать Париж и будут продолжать это дело, если потребуется, в национальном масштабе до тех пор, пока не найдут этого помятого автомобиля.

Вероника представила себя в кандалах.

Сообщение по радио еще не закончилось, когда в дверь позвонили. Ощущение неизбежности происходящего породило спокойствие, удивившее саму Веронику. Предполагая, что вместе с полицией заявятся фотографы и телевизионщики, Вероника подошла к зеркалу и поправила прическу, быстренько нанесла макияж и подкрасила губы. Сочтя, что выглядит по-прежнему неважно, она утешила себя мыслью, что, по крайней мере, приложила некоторые усилия. Раздался второй, более настойчивый звонок, и Вероника пошла к дверям. Она решила не сопротивляться: она просто сдастся властям, расскажет всю правду о катастрофе, искренне раскается и примет любое наказание, которое ей назначат. Она лишь надеялась, что ее не передадут в руки британских властей: не климатило висеть на дереве или тонуть в бочке с водой.