Репортеры наперебой жужжали о крушении самолета в Нью-Йорке, в результате чего погибли пятьдесят человек. Через несколько минут мне показалось, что вся информация исчерпана, но новостные службы продолжали говорить о происшествии, брали интервью у различных специалистов и интересовались мнениями экспертов. Примерно каждый час прием начинал теряться, радио потрескивало, и бабушка Хелен находила местную станцию, которая повторяла все снова и снова.

Через три сотни километров пути на юг по Пятому шоссе мы снова устремились на восток через Бейкерсфилд и двинулись дальше в пустыню, через городишко Мохаве и углубились в иссушенное солнцем пространство.

Я втайне бросила взгляд на бабушку Хелен. Просто в голове не укладывалось, что придется жить с ней — в доме, который я никогда не видела, в городе, о котором ничего не знала. Она не отрывала глаз от дороги. Я хотела что-нибудь сказать, но единственным звуком в машине так и оставалось бормотание радио.

Я все ждала, когда появятся кактусы, или пальмы, или еще какие-нибудь виды, напоминающие изображения пустыни в книжках, но вокруг не было ничего, кроме бесконечных зарослей кустарника с жесткими ветвями и темно-зелеными листьями. Песок по сторонам дороги создавал рельефный бордюр, окаймляющий обширную долину с низкорослой упругой растительностью, которая вдали медленно подбиралась к горам. Сильные порывы ветра трепали ветви кустов. Картина производила впечатление красивого одиночества. Мы, вероятно, проехали мимо Сомбры, но для меня это был просто еще один пустынный город у черта на рогах.

На ранчо мы прибыли за час до заката, и страус, которого, как я потом узнала, звали Тео, бежал с другой стороны забора, провожая нас к дому. Бабушка Хелен поставила машину на тормоз.

— Позволь мне представить тебя здешним жителям, — сказала она. Голос ее звучал мягче, чем раньше, даже с заговорщическими нотками, словно она собиралась поведать мне страшную тайну.

Был февраль, и дул холодный ветер. Волоски у меня на руках встали дыбом. Я оглядела ореховое дерево, простой двухэтажный фермерский дом, выкрашенный в бледно-голубой цвет, красный амбар, но бабушка Хелен повела меня к загону. Я обрадовалась, когда она не открыла калитку, а осталась со мной по эту сторону забора, поскольку нас приветствовала оперенная башня высотой два с половиной метра.

— Это Леди Лил, — сказала бабушка, протянув руку через проволоку забора и осторожно взяв птицу за клюв.

— Откуда ты знаешь? — спросила я. Оглядев загон, я увидела, что некоторые птицы черные, а другие коричневые, но не понимала, как еще можно отличать их друг от друга.

— У нее есть проплешина на левом бедре, — объяснила бабушка, улыбаясь, поскольку страусиха отстранилась, покрутила изящной шеей и клюнула воздух, приглашая хозяйку снова взять ее за клюв. Роскошные коричневые перья самки топорщились, когда она двигалась, но на верху левой ноги и впрямь была круглая лысинка, испещренная темными крапинками.

— Это твоя мама дала ей имя. Она читала тебе «Ветер на Луне»[3]?

Я не помнила, чтобы мама когда-нибудь держала в руках книгу, не говоря уже о том, чтобы читать мне вслух.

— В детстве это была ее любимая книжка.

Я не нашлась что ответить, но бабушка не рассердилась. Суровая женщина с плотно сжатыми губами, которая разговаривала с мамой утром, пропала, и моя вновь обретенная родственница выглядела простой и доброй старушкой.

— Хочешь поздороваться? — спросила она, поскольку с полдюжины птиц подошли к нам вслед за Леди Лил.

Я робко протянула руку, и один страус клюнул через забор мое кольцо. Больно не было, но я резко отскочила, прижимая руку к телу.

— О боже, — вздохнула бабушка. — Они любят блестящие предметы. Надо было тебя предупредить.

Я сняла кольцо, спрятала его в карман и снова попробовала погладить птицу. Провела рукой по сильной шее, почувствовала мягкий пушок под крыльями. Другой страус просунул голову через забор и дружелюбно ткнул меня в плечо. Мама всегда сопровождала слово «страусы» эпитетами «тупые» или «чертовы», но я рассмотрела в их огромных глазах что-то милое. Птицы показались мне очаровательными, и, глядя на слегка загнутые по краям клювы, я невольно заулыбалась.

Познакомив меня со своими питомцами, бабушка Хелен помогла мне затащить пакеты с вещами в дом. Неловкость нашего путешествия испарилась. Чересчур разговорчивой она никогда не была, но мы научились вместе молчать, чувствуя себя при этом комфортно.

Прошла неделя, и бабушка записала меня в среднюю школу Викторвилла. Забирая меня в конце каждого учебного дня, она осведомлялась, завела ли я новых друзей, нравится ли мне школа. Поначалу я воспринимала это как допрос, но быстро поняла, что она просто беспокоится, как я провела день. Я не привыкла к подобной заботе.

Через некоторое время я стала все сильнее волноваться, что скоро окажусь для мамы человеком из прошлого, попаду в ту все возрастающую категорию людей, до которых ей больше нет дела. Я жалела, что в утро отъезда поддалась гневу и не обняла ее на прощание или не попросила навестить меня, не протянула хоть какую-то ниточку между нами. Вообще я не верила, что она меня забудет. Матери не забывают своих детей, но недели шли за неделями, а мама мною не интересовалась.

Примерно через месяц я заключила: она не звонит, думая, что я все еще злюсь на нее. Я, конечно, злилась и не могла забыть, как грубо мама меня сплавила, но в то же время ужасно по ней скучала. И тогда я решила написать ей по электронной почте.

В письме я могла тщательно подбирать слова, без риска, что эмоции, затаившиеся, как тараканы в темноте, подведут меня. Потихоньку пробравшись к старенькому компьютеру бабушки Хелен, я начала печатать послание. Я сознательно не стала упоминать про наше расставание и свою обиду, а рассказала ей о новой жизни на ранчо.

Поведала, что сплю в ее бывшей комнате с бумажными обоями в крупный розовый цветочек, под фланелевым покрывалом салатного цвета. Описала двух девочек из школы, с которыми вместе обедаю, и поделилась забавным наблюдением: у учителя геометрии брови изогнуты так сильно, что напоминают сломанные треугольники. Сообщила, что познакомилась с ее братом и сестрой, дядей Стивом и тетей Кристиной, и поведала, какая милашка моя крошечная кузина Габби. А еще рассказала о том, что учусь работать на ранчо: бабушка Хелен просит меня засыпать корм для птиц и окатывать из шланга пол в амбаре, я забочусь о козах и ухаживаю за собакой. Написав обо всем, что пришло в голову, я перечитала послание вслух три раза, чтобы убедиться, что в нем нет и следа враждебности, и нажала кнопку «Отправить».

Ночью