Разглядывая в киосках обложки женских журналов или псевдоинформационных журналов для мужчин, рекламу мужских духов и косметики, фотографии суперменов, Антуан понял, что не соответствует образу идеального мужчины. В одном из номеров «ЕПе» он прочел анкету, где женщины отвечали на вопрос, какие черты в представителях противоположного пола вызывают у них сексуальные фантазмы, и не без разочарования констатировал, что не обладает ни одной такой чертой. Еще недавно он только посмеялся бы, заметив, что фантазмы — они и есть фантазмы, а у него найдутся достоинства поинтереснее. Но, пребывая под властью красных таблеток, он почувствовал себя ущербным, оттого что по сумме очков не проходит в секс-символы. Чтобы соответствовать глянцевым грезам, Антуан записался в фитнес-клуб, весь сверкающий и суперсовременный, где под потолком вились экзотические растения. Он задался целью в кратчайшие сроки достичь мировых стандартов мужской красоты, иначе, полагал он, секс для него закрыт.

Теперь он по часу в день поднимал тяжести ногами, руками, плечами, неутомимо проделывал серии однообразных упражнений. Изматывая себя нагрузками, Антуан впадал в отупение; боль, пот, ритмичный стук и скрип тренажеров превращали его в механизм, в один из множества живых моторчиков сверкающей фабрики, где в корпуса металлических машин вмонтированы люди-двигатели.

Серьезность остальных клиентов клуба убеждала Антуана в важности их общего труда. Неотвязная гипнотическая музыка задавала темп каторжникам, надрывавшимся на галере мускулатуры. Никто не смотрел друг другу в глаза, в воздухе витало что-то вроде стыда — за то, что великолепная фигура не досталась от рождения и приходится создавать ее самим в поте лица.

Тело Антуана приобрело твердость и гладкость заводского изделия, размытые очертания его прежнего тела сменились четкими линиями. На животе проступил рельефный рисунок, квадратные бугры. Антуан набирал силу и, хотя он не знал, куда ее применить, радовался, видя, как его дряблые телеса превращаются в сталь. Он любовался своими нарождающимися мышцами, словно стигматами нормальности, зримыми символами соответствия узаконенному идеалу. Он сильный и, значит, что-то из себя представляет; теперь-то он понимал, что, будучи хилым и слабым, не представлял из себя ничего. Его фигура, как в конструкторе «Лего», стыковалась с общественным признанием один в один. Физическая метаморфоза лишь дополняла психологическую: он стал гибким и скользким, как акула в океане, ничто больше не могло его царапнуть, зацепить. Его тело и разум больше не томились, словно он теперь принадлежал к другому биологическому виду — чудесному виду рыб, которым не грозит утонуть. Он даже не заметил, как драгоценная застенчивость упорхнула из его души, словно бабочка.

Антуан больше не был ни на кого не похожим, он узнавал себя в других, как в ходячем зеркале, и это облегчало ему жизнь.

* * *

Безмятежно счастливому Антуану казалось, будто весь он наполнен мягкими, невесомыми гусиными перышками и они кружатся в его жилах, проникают во внутренние органы. Его сердце и мозг были забиты нежным разноцветным суфле. Во вторник, первого августа, он получил письмо из банка, где сообщалось, что у него кончился кредит. Тут он впервые с начала лечения почувствовал беспокойство. В своей чрезмерной беспечности он не озаботился найти источник доходов и сладострастно покупал вещи, которые еще несколько недель назад счел бы ненужными и бессмысленно дорогими. Необходимо было достать денег: жизнь — хищник, питающийся чеками и кредитными картами.

Со своими свидетельствами о степени лиценциата по биологии, магистра в области арамейского языка, а также истории кино с узкой специализацией по Сэму Пекинпа и Фрэнку Каире и прочими полудипломами он не мог рассчитывать найти работу по специальности. Шок от столкновения с реальностью свел на нет действие бодрозака, и Антуан в мучительно здравом уме отправился в районное бюро по трудоустройству. Простояв три часа вместе с другими безработными в помещении с кондиционером, распространявшим феромоны[12]стресса, он услышал, как некто в одной из кабинок выкрикнул его фамилию, исковеркав ее без малейшего смущения. Антуан сел напротив одетого в офисный костюм чиновника, который отрешенно печатал что-то на компьютере. Прошло минут пять, прежде чем он заметил Антуана. Наконец он соизволил с ним заговорить. Антуан продемонстрировал свои экстравагантные дипломы.

— Забудьте, — сказал чиновник. — Вы сумасшедший, да? Зачем вы изучали эти… эти штуки…

— Мне было интересно. А еще я почти закончил дипломную работу по…

— Это профессиональное самоубийство, вы выучились на безработного!

— Ладно, — сказал Антуан вставая, — до свидания и спасибо за помощь и поддержку.

— Подождите, не сдавайтесь так быстро. У вас есть водительские права?

— Нет.

— Нет прав? Фантастика!

— Знаете, исследования показали, — язвительно объяснил Антуан, — что запасы нефти на планете кончатся через сорок лет. Я решил не выбрасывать деньги на ветер.

— Советую не привередничать! Вы кандидат не первого разбора. Но подождите, подождите.

Чиновник, не отрываясь ни на миг от экрана, стал предлагать Антуану разнообразные курсы переподготовки, где обучали вещам глубоко неинтересным и за которые платили гроши. Антуан вдруг понял, что находится в положении нищего, просящего милостыню, у него нет выбора, он должен брать то, что бросят в шапку: медяки, билеты на метро, талоны на обед, пуговицы от брюк, изжеванную жвачку… Чиновник усердствовал, стараясь подобрать ему хоть что-то, иначе говоря, какую-нибудь дрянь, и унижал его с казенным доброжелательством. Антуан встал и ушел, но тот даже не заметил.

Тут Антуан вспомнил о своем суперуспешном лицейском приятеле по имени Рафаэль. Порывшись в коробке, где валялись вперемешку все его записи, он нашел номер телефона. Разумеется, Рафаэль уже не жил с родителями. Однако эти милейшие люди — а может, маразматики, Антуан не разобрался — дали ему новый телефон сына.

Антуан надеялся, что Рафй — таково было его нелепое прозвище — не забыл за эти годы о нем и о той роли, которую он сыграл в выборе его, Рафи, профессии.

Абсолютно уверенный в себе, Рафи легко общался с кем угодно, он держался непосредственно и открыто, не сомневаясь в любви окружающих. Его обтекаемый ум не имел печального счастья цепляться за шероховатости реальности и получать ссадины, он легко скользил в мировом пространстве. Рафи считал Антуана прикольный, любил его остроты — главным образом потому, что не улавливал в них ехидства, — и вообще, его занимал этот странноватый парень, который не смотрел на него снизу вверх. Антуан был для Рафи загадкой, непостижимым, экзотическим существом. Что же до Антуана, то сидеть в столовке напротив Рафи означало для него приятную возможность расслабиться, ибо необязательно слушать собеседника, когда заранее знаешь, что он ничего интересного не скажет. Рафи принадлежал к породе трогательных эгоцентриков, которые без стеснения вещают от первого лица: он рассказывал всегда о себе любимом, о других применительно к себе, о том, кто что о нем говорит, думает и т. д.