В тот раз Рафи сидел и мял кусок хлеба, ломал, крошил — знак несвойственной ему нервозности. Он наклонился к Антуану и зашептал ему на ухо, словно они были американскими шпионами в столовой КГБ:

— Слушай, у меня проблема. Может, поможешь?

— Готов развернуть широкомасштабную операцию гуманитарной помощи, — немедленно откликнулся Антуан, сомневавшийся в глубине души, что эти семьдесят килограммов совершенства могут иметь в жизни серьезные проблемы.

— Проблема экзистенциальная, ты в таких делах разбираешься.

— Конечно. Черный пояс по онтологии.

— Ну так вот, мне надо решать, где учиться. Выбор есть, меня берут в лучшие подготовительные классы для Вышек[13]… Институт политических наук, Высшая коммерческая школа, Политех, Госшкола управления, светит офигенная карьера. Могу идти потом в любую крупную финансовую группу, получить там большой пост и в конце концов ее возглавить или занять государственную должность…

— Наверно, имеет смысл стать президентом, — заметил Антуан.

— Наверно. Передо мной открыто все, но хочется-то мне совсем другого. Мне хочется рискнуть и заняться тем, что меня действительно увлекает. Чтоб не пришлось в конце жизни сказать себе: да, мне удалось все, за что я брался, я богат, любим и все такое, но я не реализовал свою страсть. С родителями я об этом не говорю, не хочу их волновать, но мне охота послать все к черту и последовать велению сердца. Мне хочется приключений, хочется свернуть с торной дороги, я чувствую, что во мне есть что-то уникальное, единственное в своем роде. У меня есть тайная мечта, Антуан, страсть, совершенно безумная…

— Это ж здорово, Рафаэль! — воскликнул Антуан, изумленный тем, что Рафи способен на страсть, столь очевидно неразумную. — Здорово! Честно говоря, ты меня удивил, я считал тебя более приземленным, более практичным.

— Во мне есть и поэт, Антуан, я чувствую, что у меня артистическая душа. Так ты считаешь, мне стоит броситься в это очертя голову и — была не была?

— Да, конечно, давай. Вперед! Тебе, конечно, понадобится мужество и терпение в осуществлении твоей мечты, но все равно, надо следовать своему призванию.

Рафи был на седьмом небе. Он взволнованно пожал другу обе руки, I глаза его сияли. В порыве благодарности он налил Антуану стакан воды,

— Да, кстати, Рафаэль, ты мне не сказал, чем ты так увлечен, в чем твоя безумная мечта?

— Я хочу создать трейдерскую контору.

— Что, прости?

— Акции, облигации, фондовые сертификаты… Я сделаю это, Антуан! Благодаря тебе у меня будет денег до жопы!

В итоге родители Рафаэля восприняли это вполне спокойно и даже подарили ему миллион на раскрутку. А на совести Антуана оказалось дурацкое преступление: он породил еще одного капиталиста. Тогда он лишь пожал плечами в ответ на заверения Рафи, что тот всегда готов прийти ему на помощь, если понадобится, но сейчас, когда его банковский счет кричал SOS, Антуан не усматривал никаких моральных преград, чтобы заработать денег любым способом. Когда обнаруживаешь, что ты чуть ли не единственный, кто эти моральные преграды имеет, возникает порой искушение послать их к черту — не по убеждению и не ради удовольствия, а просто потому, что обидно быть ангелом в аду, в то время как дьявол везде себя чувствует дома. Антуан избрал весьма распространенный тип поведения, когда человек слагает свои идеалы перед идолом интеграции; впрочем, когда продаешь душу, можно все и оправдано все.

Он не смог поговорить с Рафи: секретарша преградила ему путь и потребовала оставить контактный телефон. Через час в автомате возле булочной раздался звонок. Это был Рафи, взволнованный и счастливый, оттого что может поговорить с другом, поддержавшим его в момент судьбоносного выбора.

— Антуан! Если б ты знал, как я рад тебя слышать! Ты, я… хорошие были времена, правда? Что поделываешь? Надо, чтоб ты обязательно пришел к нам в гости с женой, расскажешь о своей работе, классно посидим!

— Я холостой и безработный.

В трубке возникла секундная пауза. Рафаэлю никогда не приходило в голову, что его успех не сделал счастливым всех людей на земле.

— Не имеет значения, все равно ты мой гуру, Антуан, я найду для тебя и жену, и работу. Это минимум того, что я тебе должен. Надо увидеться!

Они договорились о встрече на Сен-Жермен-де-Пре, в Рафаэлевой фирме. Он принял Антуана в кабинете, стены которого были увешаны огромными киноплакатами. Дело решилось мгновенно: Рафи жаждал взять Антуана к себе в контору.

— Я ничего не понимаю в биржевых делах…

— Это и хорошо! На новенького даже лучше получается, глаз еще не замылился. Я в тебя верю.

— А что я должен делать?

— Ничего хитрого: просто покупать и продавать акции и валюту по всему миру. В удачный момент. Чуять, какие акции вырастут, какие упадут, держать ухо востро, дать волю интуиции. С этим у тебя нормально, тут мне не о чем беспокоиться: всем, что ты видишь, я обязан тебе.

Рафи, лопаясь от гордости, показал Антуану роскошные помещения своей фирмы, представил его коллегам и кофейному автомату. Атмосфера была деловая и азартная, но отношения явно непринужденные, служебная иерархия сглажена, как в обществе всеобщего равенства. Президент Клинтон желает, чтобы послушная пресса называла его Билл, а не полным именем — Уильям; это более симпатично, создает образ друга, человека близкого, которого легче простить, а главное, нейтрализует негативные ассоциации, связанные с самой должностью. В соответствии с той же стратегией Рафаэль именовался Рафи. Контактный, открытый, приветливый, он умел доброжелательно надавить на подчиненных и, чисто по-дружески, потребовать повысить результативность или поработать сверхурочно.

Антуану выделили огороженный загончик в огромном зале, где сидели семьдесят трейдеров. Загончик был оснащен двумя компьютерами, серым железным столиком с огромным количеством ящиков и кофейной чашкой. На стенах зала высвечивались курсы и котировки крупнейших мировых бирж. Неделю Антуан наблюдал за действиями коллег, ему давали советы; он накупил книг, чтобы сориентироваться в терминологии: SICAV, Nasdaq, Stoxx 50, FTSE 100, DAX 30… Обескураживающе простой по сравнению с арамейским, этот новый язык был им освоен быстро и в совершенстве.

Жизнь его изменилась еще больше. К твердой зарплате, которой и так хватало ему выше крыши, добавлялись проценты с удачных сделок. Он сменил свою крохотную даровую квартирку на лофт в районе Бастилии, на улице Рокетт[14]. Поскольку месье Браллер за это время не излечился, Антуан попросил Влада, соседа-кетчиста, за ним приглядывать.