Мистер С. не сдавался. Вел он себя очень агрессивно. Полагаю, что все преследователи агрессивны по природе, но мистер С. в этом особенно преуспел. Он не оставлял попыток и звонил всем моим знакомым. Я уже не столько боялась, сколько устала. И однажды вечером, когда я была дома у Криса, задребезжал телефон. Конечно, мистер С. Крис поднял трубку и жестко ответил – не помню, что именно, но, стоило С. услышать мужской голос, как он перестал меня донимать. В то время мы с Крисом не встречались, но сразу же после этого звонка наши отношения перешли на новый уровень. И не прекращались на протяжении тринадцати лет. Я и не думала, что это случится. А все оказалось так просто.

У The Stillettoes был режиссер, Тони Инграссиа. Обычно у групп нет театрального режиссера, а вот нам повезло. Тони работал и в андеграундных, и в обычных театрах, а еще сам играл на сцене и писал пьесы. Он поставил пьесу Pork («Свинина») Энди Уорхола и написал и срежиссировал пьесу Fame («Слава») на Бродвее. У него были связи в MainMan, менеджменте Дэвида Боуи, – они работали в самых разных жанрах, чем опережали свое время. Тони поставил свой вариант пьесы Джеки Кёртис Vain Victory, в которой мы с Эльдой получили роли. Эльда участвовала и в других проектах Тони. Розанна помогла мне снять квартиру в ее доме на Томпсон-стрит, и оказалось, что на верхнем этаже живет Тони.

Думаю, он заинтересовался группой, потому что они с Розанной дружили, и он мог сам себя пригласить на репетицию. И вот он уже наш музыкальный руководитель, стилист, хореограф и много кто еще. Тони требовал, чтобы мы посвящали сцене все наши внимание и энергию. Он работал с нами так, будто мы были нерадивыми маленькими девочками из католической школы. Настоящий надсмотрщик – кнут так и щелкал.

Тони верил в систему Станиславского и горячо ее поддерживал. Этот метод (его применяли мои любимые актеры, в числе которых Шелли Уинтерс, Марлон Брандо, Джеймс Дин, Джули Харрис, Роберт де Ниро, Мерил Стрип, Кейт Уинслет, Джонни Депп и Дэниел Дэй-Льюис) требовал от актера эмоциональной и умственной вовлеченности, а не только формальной декламации. Порой Тони не оставлял от нас мокрого места, заставляя снова и снова повторять одну и ту же песню. Это было не просто тяжело для связок, от нас еще требовалось привнести в текст чувства, наподобие такого, с каким Брандо кричал: «СТЕЛЛА!»[31] Вот чего Тони от нас добивался, и мы изо всех сил старались ему угодить.

Сейчас я убеждена, что музыкальные репетиции по методу Станиславского – лучшее, что со мной могло случиться, и они стоили всей боли в горле.

Когда поешь не свой текст, актерское мастерство дает преимущество над теми, чье выступление основано исключительно на выверенной вокальной технике. Как бы хороша ни была техника, только с ней новых горизонтов не откроешь. Актерское мастерство позволяет выйти за ее рамки. Тони, человек-скандал, бесконечно нас развлекал и передавал нам важные знания. Во всех смыслах экстраординарная личность, он умер от остановки сердца, когда ему был пятьдесят один год. Тони, где бы ты ни был, крепко тебя обнимаю.

Мы отыграли в местных барах серию небольших концертов, очень коротких. Денег мы этим не зарабатывали, зато веселились от души. Мы играли множество каверов, но было у нас и несколько своих песен, для которых Эльда писала китчевые тексты: Dracula, What Did You Do to My Mother? и Wednesday Panties. У нас было самое дряхлое оборудование и самые безбашенные зрители – частично благодаря влиянию Холли и всех знакомых Эрика Эмерсона, то есть всех причастных к сцене. Мы играли в «Клубе 82», знаменитом баре на Восточной Четвертой улице, между Второй авеню и Бауэри. Им заправляла лесбийская пара, Бутч и Томми, и от этого места исходил шарм тайного мира пятидесятых, когда, по слухам, баром владела мафия и туда ходили все знаменитости. Внутри было сплошное черное дерево, диванчики, зеркальные стены и подписанные черно-белые фотографии восемь на десять Эбботта и Костелло[32] и других прохвостов шоу-бизнеса. Я помню, как на одно из наших выступлений пришел Дэвид Боуи.

Джоан Джетт и я. Настоящие девушки андеграунда

Мы играли на разогреве у Television в клубе CBGB. Марти Тау, менеджер Dolls, был там однажды и сказал кому-то, что его очаровал мой образ, но что при этом на сцене я вела себя как-то тихо. Моя роль в группе заключалась в том, чтобы быть относительно разумным участником и все разруливать – видимо, на сцене это и выглядело «тихо». Со временем я переросла этот имидж. Но, как почти во всех группах, в какой-то момент разногласия достигли критической точки и мирно разрешить спор не получилось. Так что мы с Крисом ушли. Я по-прежнему хотела делать то же, что и Dolls, но без Криса я никогда не преуспела бы. Наш союз держался на уважении, психической совместимости и доверии, а также глубочайшем взаимопонимании. У нас были похожие вкусы, а там, где они не совпадали, мы обычно находили творческий способ их совместить.

Когда мы вышли из The Stillettoes, Фред Смит и Билли О’Коннор, басист и барабанщик, потянулись за нами. Через несколько недель мы устроили свое первое шоу и назвались Angel and the Snake («Ангел и Змея»). На это название нас вдохновила картинка, которую Крис увидел в журнале. На ней была девочка, которая, по его мнению, отдаленно напоминала меня, со змеей. Мы играли на разогреве у Ramones в CBGB. Тремя неделями позже мы снова выступали в CBGB с Ramones и нашим вторым шоу. Оказалось, что это был последний концерт Angel and the Snake. Потом мы стали Blondie and the Banzai Babies.

Я не помню, кто из нас придумал название Banzai Babies. И Крис, и я – мы оба увлекались японской поп-культурой. Blondie – ну, тут понятно: я снова обесцветила волосы. И когда я шла по улице, рабочие и водители грузовиков орали мне вслед: «Эй, Блонди!» В тридцатых годах это был популярный персонаж комиксов, девочка-модница, глупая блондинка, которая в итоге оказывалась умнее всех остальных. Отлично, я могла сыграть эту роль на сцене – хорошее начало. Но на самом деле за нашими проектами не стояло никакой великой идеи. Мы просто делали то, что нам нравилось, и все постепенно продвигалось.

Вначале у нас были бэк-вокалистки, Джулия и Джеки, обе, как и я, блондинки, пока Джеки не перекрасилась в каштановый. Это выбивалось из образа, поэтому мы привлекли Тиш и Снуки Белломо, дуэт, выступление которого я увидела на сцене Amato Opera House напротив CBGB. Они играли в одном эксцентричном водевиле с дрэг-квин[33] и театральными маргиналами. Горилла Роуз и Томата дю Пленти из The Screamers как-то выступали перед нами на разогреве и представили нас девушкам. Я спросила, не хотят ли они прийти на репетицию и петь с нами. Потому что они были сестры, чертовски гармоничны, я влюбилась в их волосы и одежду и подумала, что нам стоит объединиться.